Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Через неделю после пленения волшебника Мимара просыпается от звука, который сначала кажется ей необъяснимым, пока, моргая, она не замечает Клирика, сидящего, скрестив ноги, за дремлющим капитаном. Он плачет. Она неподвижно лежит на твердой земле, чувствуя сквозь одеяло выпирающие из земли примятые сорняки. Она борется с внезапно охватившим ее страхом шумно вздохнуть. Клирик сидит, скрестив руки на коленях, его голова опущена так низко, что видны сухожилия, обвивающие его шею сзади, и выступающие из его спины позвонки. Его дыхание по-собачьи быстрое и по-лошадиному глубокое. Он стонет – и этот звук глубок, как Кил-Ауджас. Он что-то бормочет, шепчет – слова, которые она не может разобрать. Время от времени его пробивает дрожь: сначала дергается рука, потом плечо, как будто в нем бьется, пытаясь вырваться, призрак какой-то птицы. Кажется, что от него исходит чувство героической меланхолии, столь же тягостной и величественной, как и века, породившие ее…

Печаль, способная расколоть человеческую душу.

– Косотер… – хрипит он.

Это первый раз, когда она слышит, как Клирик обращается к капитану по имени. Это почему-то причиняет ей острую боль. Капитан приподнимается и садится напротив нелюдя. Она видит только спину мужчины, игру звездного света на потрепанных линиях его составной кольчуги. Спутанные в центре спины, его выбившиеся из похожей на веревку аристократической косы волосы в беспорядке свисают вокруг нее.

Она уже знает, что здравомыслие Клирика не является постоянной вещью, что оно приходит и уходит в соответствии со своим собственным беспорядочным ритмом. Но она только догадывалась о той роли, которую в этом играет капитан.

Дрожь пробегает по телу нелюдя.

– Я… Я борюсь.

– Хорошо. – В голосе капитана слышится нехарактерная для него мягкость, которая скорее свидетельствует о жажде сохранить тайну, чем о нежности.

– Кто… Кто эти люди?

– Твои дети.

– Что? Что это?

– Ты готовишься.

Нелюдь снова опускает свою лысую голову в тень.

– Готовлюсь? Что это за язык, на котором я говорю? Где я научился этому языку?

– Ты готовишься.

– Готовлюсь?

– Да. Вспомнить.

Клирик поднимает лицо к мрачной фигуре, сидящей перед ним. Затем, без всякого предупреждения, его черный взгляд устремляется выше, над плечом капитана, и останавливается на Мимаре, которая притворяется спящей.

– Да… – говорят белые губы, кажущиеся полными в игре черноты и звездного света. – Они напоминают мне…

Капитан поворачивается, чтобы проследить за его взглядом, и лишь на мгновение открывает свой дикий профиль, прежде чем отвернуться.

– Да… Они напоминают тебе о ком-то, кого ты когда-то любил.

Лорд Косотер встает, заслоняя плечом свет звезд, а затем увлекает Клирика в ветреную темноту.

Этот обмен репликами встревожил ее, но он больше походил на известие о растущем голоде за границей, чем на какую-либо непосредственную угрозу. Она вспоминает описание Акхеймионом странностей, свойственных нелюдям, – как их воспоминания о жизни сначала исчезают, оставляя лишь отдельные группы ярких картинок, смятение души, висящей без основания, и как постепенно возвращаются друг за другом их искупительные воспоминания, все больше и больше сковывая их бессвязными эпизодами мучений и боли, пока их жизнь не превращается в кошмар, окутанный туманом, пока вся любовь и радость не уходят в небытие, не становятся вещами, угадываемыми сквозь тени, отбрасываемые их разрушением.

Вот оно, понимает она. Это – награда, которую капитан бросил на весы их сделки. Клирик отдает свою силу, и лорд Косотер предлагает ему память. Людей, которых надо любить. Людей, которых надо уничтожить…

Людей, которых надо помнить.

И все же лорд Косотер – заудуньянин, один из фанатиков ее отчима. Иначе зачем бы он защищал ее от извращенной похоти остальных? И если он заудуньянин, то он никогда не отправит свою экспедицию на уничтожение, если только… Если только аспект-император не приказал ему это сделать.

Она понимает, что сделка, которую он заключил с Инкариолом, может оказаться ложной. Если так, то капитан играет в самую смертельную игру.

Как и все остальные, она привыкла не обращать внимания на свое таинственное зрение. Но Клирик несет свой отпечаток, остаток своей многовековой колдовской практики слишком глубоко в себе. Его разрывает изнутри оккультное уродство, он весь покрыт шрамами от бесчисленных преступлений против творения. И к этому добавляется явная красота его земного облика – очень резкое противоречие, так что порой кажется, что самый простой взгляд на него вырвет ее глаза из орбит. Даже если бы она не видела его сражающимся в подземных глубинах Кил-Ауджаса или под когтистыми навесами Меорнской пустыни, она бы знала, что он был силой – великой силой.

Если он решит уничтожить Шкуродеров…

Только Акхеймион мог надеяться выстоять против него – будь он свободен говорить.

Артель продолжает свой одинокий путь, ничтожный на фоне слияния бесконечных земли и неба. Окружающий пейзаж выглядит рабским и меланхоличным, как будто это горы, разбитые на красноватые кучи и долго блуждающие гребни. Дикие необъятные облака покрывают небо, они медленно плывут, обещая дождь, который никогда не проливается из них.

Она часто заглядывает в них во время марша, исследуя разрывы и провалы в них, удивляясь тому, как они образуют плавающие пласты, которые, кажется, вращаются в противоположных направлениях, скрывая в своем белом забвении глубокие проблески синего неба.

Волшебник спотыкается, связанный и с кляпом во рту. Он с ненавистью глядит на всех, кроме нее.

«Выживи, Мимара! Забудь меня!»

Проходит еще несколько дней, прежде чем ей удается собрать все воедино. Сарл, в частности, дает ей ключевые идеи. Он рассказывает ей, как лорд Косотер, прославившийся своей жестокостью и маршальским рвением, привлек внимание аспект-императора во время войн за объединение. Как ему были обещаны особые льготы шрайи, которых не было ни у кого, кроме ее дяди Майтанета, чтобы он основал артель скальперов и остался в окрестностях Хуннореала, где мог бы регулярно проверять, как дела у волшебника.

– Он рожден адом, – говорит ей безумец, и его лицо расплывается в столь хорошо всем известном радостном смехе. – Он рожден адом, наш капитан. И он это знает – ого-го! И он знает это. Он думает, что твой гурвикка оплатит его траты… – Его косящие глаза распахиваются в притворной тревоге. – Доставь его в рай!

– Но как же? – протестует она.

– Из-за него! – хихикает безумец. – Из-за него! Аспект-император знает все…

Она сама видела результат двадцати лет одиночества волшебника в пустыне. После того как Акхеймион скрылся в Марроу, она прорвалась в его комнату в башне, отбившись от пытавшихся помешать ей рабов. Какая-то часть ее ожидала, что она взорвется, когда войдет туда, что с криком умрет в магическом огне. Она чувствовала остатки чего-то таинственного. Но там не было никаких зарождающихся защитных заклинаний, защищающих комнату, не было ничего… Из-за детей его рабов, которые могли туда забраться, поняла Мимара.