Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– МЫ ДАВНО СБРОСИЛИ НАШИ ОКОВЫ! – прогремел сияющий зверь. – НИЧТО НАМ НЕ ПРИКАЗЫВАЕТ! ДАЖЕ ЧЕРНЫЕ НЕБЕСА!

Старый волшебник покачивался на своем насесте, щурясь от дыма и искр, которые били по его заклинаниям. Он знал, что Клирик отвлекает это существо. Используя насмешки, чтобы подразнить его гордость, король-нелюдь спровоцировал его именно для того, чтобы Акхеймион мог сделать то, что он делал…

Теперь ему просто нужно было догадаться, что именно он делал.

– Вертишься кругами, – смеясь, воскликнул Клирик, – трешься шкурой о шкуру! Так было всегда, Враку’джарой! Подумай! Подумай о безлюдных веках!

Слепой зверь топтался туда-сюда прямо под Друзом. Он размахивал своей увенчанной рогом головой, пытаясь понять, куда именно бежит нелюдь, и извергая потоки оплетающего все вокруг огня. Акхеймион мельком увидел серебряную стрелу, сверкавшую в глазнице зверя.

Думай, старик! Думай!

Драконы! Чудовища в буквальном смысле расплодились, чтобы сразиться и уничтожить древнюю Квуйю. Но у гностиков было так много оружия, предназначенного для магических дуэлей или массовых убийств обычных людей…

Что использовал Сесватха?

– Какой ты жалкий! – воскликнул Клирик. – Червь во всех отно…

– ЗАМОЛЧИ!

Смех нелюдя был ясен, как солнечный свет, отраженный гулким эхом.

– Слепой! Спрятавшийся в грязи! Свернувшийся калачиком вокруг дерьма мертвых веков!

Акхеймион прокричал свое заклинание, тут же потонувшее во всеохватывающем реве дракона – тощий старик кричал тощим старческим голосом. Новиратический шип, гностическое военное заклинание, когда-то умудрившееся проломить огромные городские ворота.

Свет клубился в вытянутых ладонях Акхеймиона. Могучий враку в панике мотал головой из стороны в сторону, и его дымящаяся морда поднялась в момент завершения заклинания. Линии света вспыхивали и гасли, отклоняясь и пересекаясь, образуя летящую стаю треугольников, повторяющихся оснований и вершин, которые неслись вниз так же быстро, как любой болт или стрела…

Звук, от которого кровь отхлынула от кожи.

Шип взорвался у левого плеча существа, с визгом ударив в бок его горба. Отбиваясь, Вуттеат с воем плюнул огнем в воздух. В образовавшуюся щель хлынул сверкающий гейзер, похожий на петушиный хвост сияния, омывший крышу пещеры. Каскады необработанного камня обрушились вниз.

Акхеймион присел на перекладине, низко пригнувшись и бормоча одно слово за другим.

Снизу донесся раскат грома.

И он услышал это сквозь мяукающий крик дракона: голос нелюдя, мага Квуйи, поющего свою разрушающую мир песню. Голос знаменитого ишроя, героя мертвых веков, приближающегося к своему древнему врагу.

Старый волшебник твердо стоял на своем насесте, выкрикивая очередное новиратическое заклинание. Под ним отец драконов, свернувшись в защитном кольце, изрыгал огонь на раскаленную тень мага Квуйи. Свет вспыхнул на ладонях волшебника, превратив его руки в пылающее алое стекло…

Но дракон свернулся кольцом, чтобы прыгнуть, а не защищаться. Шип волшебника пробил гору драгоценностей и мусора. Багровый от ярости, дракон прыгнул под потолок подземелья и расправил крылья. В некий момент Акхеймион обнаружил, что стоит, хрупкий и изумленный, под позолоченным чудовищем. Свет от пожара внизу освещал нижнюю часть зверя, мерцал на его рогах и чешуйчатых боках. Крылья зачерпнули темный воздух…

Он знал, понял Акхеймион. Зверь откинул назад свою разбитую голову и с кошачьим шипением распахнул пасть.

Он точно знал, где находится.

Огонь.

Охранные заклинания растворяются, как яичные белки в потоке воды. Сотрясение. Волдыри на коже. Начало зарождающихся заклинаний…

Каменный насест рухнул у него под ногами.

– БЕСЧИСЛЕННЫЕ ГОДЫ! – гремел дракон с чердака пещеры. – ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ СЕЗОНОВ МЫ ПРОЖИЛИ ВСЛЕПУЮ, ТОЛЬКО НА СЛУХ!

Старый волшебник упал и покатился вниз по собранной чудовищем груде сокровищ и обломков. Моргающий. Кашляющий. Он попытался встать на ноги, слишком ошеломленный, чтобы сосредоточиться на голосах, внутренних и внешних, необходимых для колдовства. Он сбивал пламя со своих горящих волос и бороды. Он почувствовал, как чья-то рука потянула его вверх, и увидел, что Клирик смотрит на него сверху вниз – фарфоровые линии беспокойства и облегчения. Он услышал свист пламени, треск и гром обрушивающихся огромных обломков. Древние колонны рухнули. Листы каменной кладки упали. Казалось, сам мир пожал плечами, а затем обвалился на них.

Каменные глыбы обрушились на заклинания нелюдя дождем божественных кулаков.

Последние клочки света сжались в точку, исчезнув в полной черноте.

Звон в ушах. Вкус пыли.

– Он похоронил нас, – сказал король-нелюдь после того, как раздался треск. – Запер нас здесь.

Она сбрасывает обувь.

Она развязывает шнурки жакета, стягивает его с обнаженных плеч и дает ему соскользнуть вниз по рукам под собственным весом. Она стряхивает его с запястий. Он падает на землю.

Она расстегивает рубашку, морщась от ее вони, и стягивает ее через голову. Полоски волос в ее подмышках покалывают кожу. Открытый воздух находит ее грудь. Ее соски вздымаются от поцелуев легкого ветерка.

Она расстегивает кожаные штаны. Извиваясь, она стаскивает их ниже колен и отступает от них на шаг. Открытый воздух находит ее бедра… ее женскую суть.

Она хватает проволочное Кругораспятие – то самое, что она нашла на поле боя, – висящее у нее между грудей. Но она отпускает его, не желая отказываться от защиты символов – даже ложных.

Скальперы неподвижно смотрят на него. Сарл ощупывает свою промежность свободной рукой. Голова капитана по-прежнему сверкает на сгибе другой его руки. Даже Колл, опустошенный до самой грани смерти, наблюдает за происходящим с распутным голодом. Их всего пятеро, но бесчисленное множество других, кажется, толпится вокруг них, как будто среди лесных развалин появились скамьи, и все они смотрят на них глазами без век, одни с гневом, другие с жалостью и надеждой, а еще больше с похотью и грубым желанием.

Она думала, что квирри облегчит ей путь, что он, возможно, доставит ее туда, где она всегда пряталась – ведь в этом не было ничего нового. Но она ошибалась. Надо быть чем-то большим, чем твои движения, чтобы спрятаться за ними, а она не является чем-то большим.

Квирри изрезал ее до костей тем, что случилось.

Она содрогается от чего-то более глубокого, чем стыд, как будто с нее сбросили одежду более глубокую, чем кожа и ткань. Ткань надежды и лести, возможно – все то, что она называла собой в погоне за своим отупляющим тщеславием. Колдунья. Принцесса. Воин. Всю ту ложь, которую она наколдовала, чтобы скрыть факт своего рабства.