Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Наша династия, Санкас, – это… сложный вопрос. Я говорю то, что говорю, по уважительной причине. Мне нужно знать, что у тебя достаточно веры, чтобы доверять этому.

– Да, конечно! Но…

– Но что, Санкас?

– Майтанет – это святой шрайя…

Кельмомас смотрел, как мать улыбается своей спокойной, обаятельной улыбкой, которая говорила всем присутствующим, что она чувствует то же, что и они. Ее способность выражать сочувствие, как он уже давно понял, была самым сильным ее качеством – а также тем, что больше всего заставляло его ревновать.

– Действительно, Санкас… Он – наш шрайя. Но факт остается фактом: мой божественный муж, его брат, решил доверить мне судьбу Империи. Почему так может быть, ты не задумывался?

Болезненно прищуренное лицо мужчины смягчилось от внезапного понимания.

– Конечно, святейшая! Ну конечно же!

Люди бросают жребий, понял принц Империи. Они рисковали временем, богатством, даже любимыми людьми ради тех великих личностей, которые, по их мнению, должны были принести победу. После того как жертва принята, нужно только дать им повод поздравить самих себя.

Вскоре после этого мать отпустила и Санкаса, и Телиопу. Сердце Кельмомаса заколотилось от радости. Снова, и снова, и снова она приводила его в свои покои.

Он был единственным! Снова и снова. Единственным!

Как всегда, они прошли мимо тяжелой бронзовой двери, ведущей в комнату Айнрилатаса, навострив уши. Старший брат Кельмомаса в последнее время перестал кричать – как в те времена, когда у него были свои бури и свои идиллии, оставив молодого принца Империи с тревожным ощущением, что его брат стоит в комнате, прижавшись щекой к дальней стороне двери и прислушиваясь к их приходам и уходам. Тот факт, что он никогда не слышал, чтобы Айнрилатас делал это, беспокоил его еще больше, потому что сам он очень любил слушать. Однажды Телиопа сказала ему, что из всех его братьев и сестер Айнрилатас в наибольшей степени обладал дарами своего отца, настолько сильно, что они постоянно подавляли его смертную оболочку. Хотя Кельмомас не завидовал Айнрилатасу из-за его безумия – он даже радовался этому, – он негодовал из-за такого расточительного расхода отцовской крови.

И поэтому Айнрилатаса он тоже ненавидел.

Рабы – телохранители матери выбежали из своих прихожих и выстроились в ряд по обе стороны зала, опустившись на колени лицом к полу. Императрица с отвращением прошла мимо них и сама распахнула бронзовые двери своих покоев. Кельмомас никогда не понимал, почему она не любит использовать людей – отец в таких случаях, конечно, никогда не колебался, – но ему страшно нравилось, что это давало им больше времени побыть наедине. Снова и снова он обнимал ее, целовал и обнимал, обнимал…

С тех самых пор, как он убил Самармаса.

Солнечный свет пробивался сквозь воздушный интерьер, заставляя ярко пылать белые паутинные занавеси. За балконами рос платан, темный на фоне яркого света, рос достаточно близко, чтобы в тени за переплетающимися листьями можно было разглядеть расходящиеся в разные стороны ветки. Сандаловое дерево наполняло воздух ароматом.

Подпрыгивая по роскошным коврам, принц Империи глубоко вздохнул и улыбнулся. Он обвел взглядом фрески Инвиши, Каритусаля и Ненсифона, а за рифленым краем угла увидел большое посеребренное зеркало в гардеробной матери и сундук с игрушками, с которыми он притворялся, что играет, когда она была занята. Сквозь подпертые двери в спальню мальчик увидел ее огромную кровать, мерцающую в темноте.

Вот так, подумал он, как думал всегда. Здесь он будет жить вечно!

Он предпологал, что Эсменет схватит его в объятия и закружит в пируэте. Мать, которая находит силу в потребности быть сильной для прекрасного сына. Мать, которая находит передышку в любви к прекрасному сыну. Она всегда обнимала его, когда была напугана и от нее буквально разило страхом. Но сейчас вместо этого она взяла его за руку, развернула к себе и сильно ударила по щеке.

– Не смей никогда так говорить!

Волна убийственной боли и ярости захлестнула его. Мама! Мама ударила его! И за что? За правду? Перед его мысленным взором мелькали сцены, как он душит мать ее собственными простынями, хватает Золотого Мастодонта, сидевшего на каминной полке, и…

– Но я действительно! – завопил он. – Я действительно ненавижу его!

Майтанет. Святой дядя.

Мать уже сжимала сына в отчаянных объятиях, успокаивала и целовала, прижимаясь к его щеке, залитой слезами.

Мамулечка!

– Тебе не следует, – сказала она, наклонившись к самому его уху. – Он же твой дядя. Более того, он – шрайя. Это грех – выступать против шрайи, разве ты не знаешь?

Кельмомас боролся с ней, пока она не прижала его к себе.

– Но он против тебя! Против отца! Разве это не гре..?

– Хватит. Хватит. Главное, Кел, чтобы ты никогда не говорил таких вещей. Ты – принц Империи. Анасуримбор. Твоя кровь – это та же самая кровь, что течет в жилах твоего дяди…

«Дунианская кровь… – прошептал тайный голос. – То, что возвышает нас над животными».

Как мать.

– Ты понимаешь, что я тебе говорю? – продолжала благословенная императрица. – Понимаешь, что думают другие, когда слышат, как ты выступаешь против своей собственной крови?

– Нет.

– Они слышат распри… раздор и слабость! Ты подбадриваешь наших врагов своими разговорами – понимаешь меня, Кел?

– Да.

– Мы пережили ужасные времена, Кел. Опасные времена. Ты всегда должен использовать свой ум. Всегда должен быть осторожен…

– Из-за Фанайяла, мама?

Эсменет крепко прижала ребенка к груди, а потом оттолкнула его.

– Из-за многих вещей… – Ее взгляд внезапно стал отсутствующим. – Смотри, – продолжила она. – Мне нужно тебе кое-что показать.

С этими словами правительница встала и, шелестя шелковым одеянием, пересекла спальню, остановившись перед фризом на дальней стене, где одно над другим громоздились изображения мифологических сюжетов.

– Твой отец возвел два дворца, когда перестраивал Андиаминские Высоты, – сказала Эсменет, указывая на солнце, косо светившее сквозь незастекленный балкон. – Дворец света… – Она повернулась, встала на цыпочки и наклонилась вперед, чтобы посмотреть на верхнюю панель мраморного фриза, а потом нажала на самую нижнюю звезду созвездия, которого Кельмомас никогда раньше не видел. Где-то в комнате что-то щелкнуло. Принц Империи буквально зашатался от головокружения, настолько поражены были его чувства. Мраморно-позолоченная стена просто отвалилась и устремилась вниз, вращаясь на идеальной центральной петле.

Свет просачивался в открывшийся черный проход лишь на несколько футов.

– И дворец теней, – закончила фразу Эсменет.

– Твой дядя, – сказала мать. – Я ему не доверяю.