Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Это не должно иметь никакого отношения к дяде, – сказала Телиопа. – Может быть, Консульт нашел какой-нибудь способ подслушать наш Дальний призыв…

– Нет. Это как-то связано с Майтанетом. Я это чувствую.

– Я редко могу понять отца, – призналась Телиопа.

– Ты? – воскликнула императрица с болезненным весельем. – Подумай о своей бедной матери!

Кельмомас рассмеялся именно так, как ей хотелось.

– Подумай об этом, Телли. Твой отец, несомненно, знает о росте вражды между нами, его женой и братом, так почему же он выбрал именно этот момент, чтобы связать нас друг с другом?

– Это просто или даже очень просто, – ответила Телли. – Потому что он считает, что лучшим решением будет то, которое вы найдете сами.

– Вот именно, – задумчиво сказала мать. – Почему-то он думает, что мое невежество поможет мне в этом…

Несколько мгновений Эсменет блуждала взглядом по разным точкам внутри Угодий, а потом с внезапным возмущением и отвращением покачала головой.

– Будь проклят твой отец и его махинации! – закричала она, и ее голос был достаточно громким, чтобы привлечь взгляды ближайших гвардейцев-пилларианцев. Она посмотрела на небо, и ее глаза закатились от чего-то похожего на панику. – Будь он проклят!

– Мама? – осторожно спросила Телиопа.

Императрица опустила голову и вздохнула.

– Со мной все хорошо, Телли. – Она бросила на дочь печальный взгляд. – Мне плевать на то, что ты думаешь, что видишь на моем лице…

Правительница замолчала, и на этих словах уголки ее рта опустились. Кельмомас затаил дыхание, так сильно он был настроен на вспышку страсти своей матери.

– Телли… – начала она, но потом заколебалась на несколько мгновений. – Можешь… Можешь ли ты прочесть его лицо?

– Дядино? Только у отца есть та-такая способность. У отца и…

– У кого?

Телиопа немного помолчала, словно взвешивая мудрость честных ответов.

– У Айнрилатаса. Он мог видеть… Помнишь, отец обу-обучал его какое-то время…

– Кого обучал отец? – воскликнул Кельмомас, как мог бы закричать ревнивый младший брат.

– Кел, пожалуйста, – откликнулась его мать.

– Кого же?

Эсменет показала Телиопе два пальца и повернулась к Кельмомасу. Она выглядела сердитой и в то же время обожающей.

– Твоего старшего брата, – объяснила она. – Твой отец надеялся, что, если он научит Айнрилатаса читать чужие страсти, тот сможет овладеть своими собственными. – Правительница снова повернулась к дочери. – Предательство? – спросила она. – Может ли Айнрилатас увидеть предательство в такой тонкой душе, как душа Майтанета?

– Возможно, мама, – ответила бледная девушка. – Но наст-настоящий вопрос, я думаю, не столько в том, сможет ли он, сколько в том, захочет ли.

Священная императрица всех Трех Морей пожала плечами. Усталое выражение ее лица выдавало страх, который постоянно терзал ее сердце.

– Мне нужно это знать. Что мы теряем?

Поскольку мать должна была присутствовать на специальных заседаниях со своими генералами, молодой принц Империи обедал в тот вечер один – ну, настолько один, насколько это возможно для такой души, как у него. Он был возмущен отсутствием Эсменет, хотя и понимал его причины, и, как всегда, мучил рабынь, которые прислуживали ему. Каждое оскорбление, которое он наносил им, на самом деле было направлено против матери.

Позже в тот же вечер он вытащил из-под кровати доску и продолжил работать над своей моделью. Поскольку предательство его дяди в тот день было так велико, мальчик решил поработать над храмом Ксотеи, монументальным сердцем храмового комплекса Кмираля. Он начал вырезать и обтачивать миниатюрные колонны, используя маленькие ножи, которые мать дала ему вместо законченной модели.

– То, что человек делает сам, – говорила она ему, – он ценит…

Безошибочно, ничего не отмеривая, он вырезал их – не просто идентичные друг другу, но и в совершенной пропорции к тем строениям, которые были уже завершены.

Кельмомас никогда не показывал матери эту свою работу. Он знал, что это будет беспокоить ее – его способность видеть какие-либо места только один раз, да еще и со скрытых в них углов, и все же охватывать их памятью, как могла бы запомнить увидевшая их издалека птица.

То, как отец охватывал мир.

Но еще хуже было то, что, если он покажет ей свой маленький город, это осложнит день, когда он, наконец, сожжет его. Ей не нравилось, как он сжигал вещи.

Жуки, подумал принц. Ему нужно было заполнить улицы своего маленького города насекомыми. Ничто не горит по-настоящему, решил он, если только оно не двигается.

Он подумал о муравьях в саду.

Он подумал о гвардейцах-пилларианах, патрулирующих Священные Угодья. Он даже слышал их голоса в вечернем бризе, когда они убивали долгие часы бессмысленной болтовней…

Он подумал о том, как бы ему было весело, если бы он прокрался к ним тайком, скорее тенью, чем маленьким мальчиком.

Он подумал о своих предыдущих убийствах. О единственном человеке, которого любил больше, чем свою мать, единственном и неповторимом: о таинственном человеке, которого он видел пойманным в ловушку в глазах умирающего. Бьющегося в конвульсиях, сбитого с толку, испуганного и умоляющего… больше всего умоляющего.

«Пожалуйста! Пожалуйста, не убивайте меня!»

– Поклоняющийся, – объявил он вслух.

«Да, – прошептал тайный голос. – Это хорошее имя».

– Самый странный человек, тебе не кажется, Самми?

«Самый странный».

– Поклоняющийся… – повторил Кельмомас, проверяя, как звучит это слово. – Как он может так путешествовать из одного тела в другое?

«Возможно, он заперт в комнате. Возможно, смерть – единственная дверь в эту комнату…»

– Заперт в комнате! – смеясь, воскликнул молодой принц Империи. – Да! Умно-умно-хитроумно!

И вот он скользнул в мрачные коридоры, уворачиваясь, пригибаясь и убегая. Лишь едва заметная дрожь в сияющем пламени фонаря отмечала его уход.

Наконец, он подошел к двери… высокой бронзовой двери с семью киранейскими львами, выбитыми на ее позеленевших панелях, с изогнутыми в форме соколиных крыльев гривами. Дверь, которую его мать запретила рабам полировать до того дня, когда ее можно будет безопасно открыть.

Дверь в комнату его брата Айнрилатаса.

Она была частично приоткрыта.

Кельмомас ожидал, даже надеялся найти его таким. Рабы, которые ухаживали за Айнрилатасом, обычно делали это всякий раз, когда позволяло отсутствие у него истерик. Во время спокойных периодов его брата, однако, они следовали точному расписанию: мыли его и кормили во время дополуденной и дополуночной стражи.

Несколько мгновений мальчик неподвижно стоял в коридоре, попеременно разглядывая стилизованных драконов, вышитых алым, черным и золотым на ковре, и украдкой поглядывая на узкую щель в голом полу комнаты. В конце концов любопытство пересилило страх – только отец пугал его больше, чем Айнрилатас, – и он прижался лицом к отверстию, вглядываясь сквозь ремень из полированной кожи, который был прикреплен к внешнему краю двери, чтобы лучше запечатать звук и запах своего безумного брата.