Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Айнрилатас начал смеяться.

– Беги, маленький брат, – сказал он хриплым от страсти голосом. – Потому что я чувствую это… – Он провел языком по губам, словно наслаждаясь собственной сладостью, и глаза его расширились от звериной ярости. Непристойная дрожь сотрясла все его тело. – Я в бешенстве! – взревел он, обращаясь к каменным сводам. – В ярости! – Он схватил ослабевшие цепи и так злобно рванул их, что звенья заскрипели, кусая друг друга. Слюна брызнула у него изо рта, когда он снова повернулся к Кельмомасу. – Я чувствую, как оно приходит… иди ко мне…

Его фаллос изогнулся ухмыляющейся дугой.

– Боже-е-е-ественное!

Мальчик застыл в изумлении. Наконец он уступил слуге, дергавшему его за плечи, и позволил несчастному вытащить себя из камеры брата…

Он знал, что Айнрилатас найдет маленький подарок, который он оставил для него, лежащий в шве между камнями пола.

Маленький напильник, который он украл у дворцового лудильщика… совсем недавно.

Огонь, достаточно сильный, чтобы ужалить кожу на расстоянии нескольких шагов. Дым, клубящийся маслянистыми столбами, достаточно едкий, чтобы выедать глаза и колоть горло. Крики, достаточно сильные, чтобы сжать сердце. Крики. Слишком много криков.

Чувствуя головокружение и тошноту, Маловеби ехал рядом с Фанайялом аб Каскамандри, а падираджа бродил по улицам – одни были наполнены воплями, другие пустынны. Второй переговорщик никогда не был свидетелем даже разграбления деревни, не говоря уже о таком огромном и могущественном городе, как Иотия. Это напомнило ему, что Высокий Священный Зеум, несмотря на все свое высокое святое хвастовство, очень мало знал о войне. Он понял, что люди Трех Морей воюют без всякой пощады и чести. Там, где династические стычки, которые его родичи-зеумцы называли войной, были связаны древним кодексом и обычаем, Фанайял и его люди не признавали никаких ограничений, которые он мог видеть, кроме военной целесообразности и истощения.

Они сражались так же, как это делали шранки.

Маг Мбимаю видел целые улицы, устланные трупами. Он видел несколько изнасилований, жертвы которых либо лежали с отсутствующим видом, либо кричали, и больше казней, чем он мог сосчитать. Он увидел бледнокожего солдата, который держал в одной руке визжащего младенца, а другой пытался сразиться с двумя смеющимися кианцами. Увидел старика, прыгающего с крыши в горящей одежде.

Возможно, мельком узрев его смятение, Фанайял изо всех сил старался описать зверства, пережитые его собственным народом во время Первой Священной Войны и последующих войн за объединение. Какое-то безумие пробивалось сквозь его возмущение, когда он говорил, осуждение, произнесенное тоном божественного откровения, как будто ничто не могло быть более правильным и истинным, чем резня и насилие вокруг них. «Кровожадное оправдание» – так назвал его мудрец Мемгова. Возмездие.

– Но здесь кроется нечто большее, чем грубая месть, – объяснил Фанайял, словно внезапно вспомнив об учености собеседника, к которому он обращался. Маловеби знал, что этот человек гордится своим юношеским образованием, но ему было трудно оправиться от десятилетий жестокости и беглого мятежа. – Ты подаешь пример первому, – сказал он, – а потом проявляешь милосердие ко второму. Сначала ты учишь их бояться тебя, а потом завоевываешь их доверие. «Нирси Шал’татра», как мы это называем. Кнут и пряник.

Маловеби не мог не задуматься о том, что кнут одного человека неизбежно становится пряником другого. Всюду, куда бы они ни ехали, кианцы отрывались от своих грязных дел и взывали к нему с ликованием и благодарностью, словно голодные гости на роскошном пиру.

«Дикари, кузен. Ты послал меня к дикарям».

– Один из многих уроков, которые мой народ получил от аспект-императора, – добавил Фанайял некоторое время спустя.

Что-то – возможно, молчание Маловеби – убедило падираджу прервать путешествие. Они сменили направление и ехали, казалось, целую вахту, измученные криком младенца, – Маловеби почти поверил, что кто-то преследует их, мучая кошку. В пустых окнах царила тишина. Дым окутывал запад прозрачными лохмотьями, придавая жутковатый водянистый оттенок солнечному свету, косо падавшему на умирающий город. Наконец, они вернулись к разрушенным северо-западным стенам города – той части, которую разрушил Меппа.

И снова Маловеби поймал себя на том, что таращится на открывшуюся ему картину.

– Это пугает тебя, да? – спросил Фанайял, глядя на него сбоку. – Разлив воды.

– Что ты имеешь в виду?

Падираджа одарил его кривой улыбкой.

– Мне говорили, что маги считают кишауримов Псухе очень тревожным явлением. Вы видите насилие своими мирскими глазами – видите сияние магии, – но в это время ваш другой глаз, тот, что жаждет, видит только мирское творение.

Маловеби пожал плечами, вспомнив о короткой схватке Меппы с одиноким колдуном Сайка – дряхлым и растрепанным стариком, который защищал несчастный город. Плывущий негодяй кишаурим, непроницаемый для огня Анагогической драконьей головы, извергал потоки голубого мерцающего света, столь же чистого, сколь и прекрасного. Каким бы устрашающим ни было могущество Меппы, не было никаких сомнений, что он был первичным магом – именно красота больше всего поразила и унизила второго участника переговоров.

Быть колдуном – значит жить жизнью уродства и дефектов.

– Я полагаю, что это очень необычно, – ответил Маловеби, – видеть работу без Метки. – Он улыбнулся мудрой и скользкой улыбкой старого дипломата. – Но мы, маги, привыкли к чудесам.

Последние его слова были, скорее, горькой шуткой, чем чем-либо другим. То, что он увидел, оставило в его душе много глубоких впечатлений. Сила Меппы, конечно. Воинственная хватка падираджи. Хитрость и храбрость фанимцев, не говоря уже об их варварстве…

Но ничто не было так велико, как слабость Новой Империи.

Слухи были абсолютно правдивы: аспект-император раздробил собственные завоевания до костей, чтобы продолжить свое безумное вторжение в северные дебри. Недовольное население. Плохо экипированные солдаты, плохо обученные и еще хуже управляемые. Немощные и дряхлые маги. И пожалуй, самое интересное – абсолютно никаких хор…

Нганка – нет, Зеум – нуждались в информации. Эта ночь будет наполнена далеко идущими мечтами.

– Люди называют его каменотесом, – сказал Фанайял. – Меппу… – уточнил он, когда Маловеби, моргая, повернулся к нему. – Говорят, он был послан нам Одиноким Богом.

– А ты что скажешь?

– Я говорю, что его послали ко мне! – со смехом воскликнул падираджа с ястребиным лицом. – Я – дар Одинокого Бога своему народу.

– И что же он говорит? – спросил второй переговорщик, теперь уже с искренним любопытством.