Ирина Фуллер - Лебединая башня

Белоснежные блузки девочек имели рукава, расширенные книзу и собранные на манжету на кисти. Пышные воланы на горловине одни оставляли без внимания, другие украшали бантиком из ленты, третьи дополняли брошами, кулонами на цепочках или часиками. Обязательно присутствовал либо корсет, либо жилет песочного цвета. Те, кто находил легкий осенний ветер прохладным, надевали короткий двубортный жакет того же оттенка, что и у мальчиков. Юбки были довольно скромными, длиной ниже колена, но зато под ними у некоторых модниц угадывались полосатые или кружевные чулки.

Омарейл чувствовала себя немного отстраненно.

– Где я могу купить форму? – спросила она у директора.

Тот шел вперед, и ученики расступались перед ним, хотя он не проронил за весь путь и звука. Услышав вопрос Омарейл, он обернулся на нее, удивленно поднял брови и ответил:

– Ваш куратор вам все расскажет, госпожа Селладор.

Они подошли к высокой женщине в синем балахоне и явно мужской шляпе-цилиндре.

– Ах, наша потеряшка? – произнесла она, улыбнувшись и обнажив ряд неровных зубов. – Госпожа Селладор, присоединяйтесь.

Женщину звали госпожа Зарати, она была куратором двенадцатого класса и сперва создавала впечатление строгой дамы, холодной и хищной. Виной тому был длинный острый нос, тонкие губы и густые брови. Волосы ее были полностью убраны под необычный для дамы головной убор. Но только госпожа Зарати начинала разговор, как ее открытость и легкость сразу давали о себе знать. И вот уже нос ее не казался таким примечательным, а брови не отвлекали от внимательных, умных глаз.

Омарейл с интересом наблюдала за тем, как госпожа Зарати общалась с учениками, шутила, не смеясь, журила, не сердясь, и была центром внимания всего класса.

– Новенького у меня много, – отозвалась она на вопрос кого-то из ребят. – Вот, например, новенькая. – Она указала на Омарейл.

Омарейл не была готова к всеобщему вниманию, поэтому обрадовалась, что не все услышали слова госпожи Зарати. Но те, кто стоял рядом, начали задавать вопросы. К счастью, на них были готовы ответы…

Омарейл специально выбрала в качестве места обитания Мираж Сизые острова, чтобы никому и в голову не пришло проверять, где она жила, провожать до дома или внезапно прибегать с визитом. Удаленность Сизых островов еще некоторое время была темой для обсуждения.

Затем из толпы одноклассников вперед вышла высокая темноволосая девушка, в которой Омарейл сразу узнала Шторм Эдельвейс.

– Ты – подружка Мая, – констатировала она, недовольно оглядывая Омарейл.

Та пожала плечами.

– Шторм, – окликнула ее госпожа Зарати, – это не похоже на сердечное приветствие.

Девушка обернулась, едва не хлестнув тяжелой гривой Омарейл по лицу.

– Потому что это было не оно.

– А мне бы хотелось, чтобы в нашем классе все чувствовали себя комфортно, – многозначительно произнесла куратор.

Эдельвейс пожала плечами и небрежно бросила:

– Это утопия, госпожа Зарати.

– Когда-то утопией называли то, что дети в этом классе выучат слово «утопия».

Ребята, что стояли рядом, засмеялись над шуткой учительницы. От Шторм Омарейл ожидала агрессивной реакции, но та лишь хмыкнула и отошла в сторону.

В следующее мгновение Омарейл почувствовала тяжелую руку на плече. За доли секунды она испытала целый спектр эмоций – от страха до смирения со своей участью.

– Ты? – раздалось над ее ухом, и она обернулась.

Это был Май. Он, увы, не мог назвать ее по имени, так как не знал его. Поэтому, запустив смуглую руку в пшеничные кудри, он расплылся в широкой радостной улыбке.

– Меня зовут Мираж. – Омарейл, испытавшая невероятную радость, увидев знакомое лицо, протянула руку, и Май неловко пожал ее.

– Привет, Мираж.

– Странная у вас дружба, – прокомментировала это госпожа Зарати.

В этот момент раздался звон колокола. Учителя и ученики засуетились и начали выстраиваться в ровные ряды, чтобы освободить центральную дорожку, ведущую от ворот прямо к главному входу.

Высокая дама в строгом одеянии и девочка лет десяти прошли чуть вперед, оказавшись прямо напротив дверей, ведущих в школу. Только теперь Омарейл заметила, что над входом был помещен внушительных размеров герб: на золотом щите была изображена перевернутая вниз листами открытая книга, из обложки которой вставало солнце. Ниже на темно-зеленом фоне располагалось перо, окруженное звездами. К щиту было подвешено три широких плотных ленты в коричневую и зеленую полоску, они мерно покачивались на ветру.

Внезапно заиграла музыка – квартет из учеников, которых Омарейл сперва и не заметила, исполнял гимн Ордора. В нужный момент все хором запели «Ордор – ты порядок», и Омарейл почувствовала, что грудь переполняется эмоциями, отчего стало трудно дышать. Гимн страны всегда казался ей красивым, торжественным, пронимающим, словно в его мотиве было что-то волшебное, способное затронуть самые восприимчивые струны души. Но, оказавшись в толпе из пары сотен людей, хором певших самую дорогую сердцу песню, она испытала чувства, незнакомые ей прежде. Она была не отдельной личностью, а частью чего-то огромного, сильного, мощного. Ей казалось, что эта сила способна на любые свершения.

В тот момент Омарейл представила себе Сола, своего далекого предка, родившегося в небольшой деревне, в семье простого сапожника. Сол не знал ничего, кроме скромного быта небогатой семьи, но что-то отличало его от других мальчишек. Он чувствовал в себе силу, видел возможности, мечтал о большем. Ордора тогда еще не существовало, на огромном материке посреди океана сотни маленьких деревень под предводительством вождей жили, трудились и воевали. Призрачная цель завоевать всю землю, от моря до моря, существовала в песнях и балладах, но на самом деле никого не прельщала. Время от времени появлялись вожди, которым удавалось завоевать несколько ближайших деревень, а Дорт Воевода занял почти весь остров. Но после смерти этих вояк все, что оставалось, – полуразоренные деревни и озлобленные жители. Сыновья завоевателей делили между собой земли, и все начиналось сначала.

Сол был другим. Он не собирался идти по протоптанной дорожке. Да он бы и не смог, он был простым воином, ничто не связывало его с вождями, у него не было ни золота, ни орудий.

Зато он умел вселять в людей это самое чувство единения. Знал, как воодушевить их, объединить, заставить поверить в его идеи. Он рассказывал им – сначала мальчишкам с соседних дворов, затем солдатам, которые служили вместе с ним, – о том, каким прекрасным мог бы быть этот мир, если бы войны между вождями прекратились, если бы все деревни объединились, создав одно единое государство.