Ирина Фуллер - Лебединая башня

Но за минуту до звона колокола Омарейл оставила эту затею. Вопросом стоило заняться, но не так безотлагательно. Все-таки ей не стоило привлекать к себе излишнее внимание.

– Что у нас дальше? – без энтузиазма спросила она у Мая, не желая даже доставать клочок с расписанием.

Май же казался бодрым. «Выспался», – подумала Омарейл.

– Искусства, – жизнерадостно объявил он. – Тебе понравится.

Омарейл надеялась, это означало, что их ждало занятие с интеллигентным, образованным человеком, имевшим обширные знания в этом предмете и обладавшим утонченным вкусом. Но, войдя в класс, она увидела тучную женщину с затянутыми в маленький узелок волосами. Ее широкий лоб мог бы указывать на большой ум, но все в простоватом лице говорило не в пользу этого.

Мысленно готовясь к худшему, Омарейл села за последнюю парту. Когда и остальные ученики расселись по местам, а колокол ознаменовал начало урока, госпожа Гобейн неуклюжим движением стянула с рамы, что стояла у доски, покрывало.

Все сперва ахнули, а затем засмеялись. Омарейл недоуменно взирала на несколько размазанных по холсту пятен, в которых трудно угадывался какой-либо знакомый предмет.

– Что тут нарисовано? – спросила учительница, ткнув в холст указкой. – Господин Боркей.

Омарейл обрадовалась, что вопрос был адресован не ей. Она понятия не имела, что было на холсте. К ее удивлению, Боркей ничуть не растерялся и громко сообщил:

– Я думаю, здесь нарисована женщина, которая моется в тазу у себя во дворе. В солнечный день.

Чуть склонив голову вправо, Омарейл попыталась понять, где там была женщина и где таз. Прикрыв глаза, она действительно смогла вообразить, что бежевые пятна изображали внушительных объемов даму, а серое пятно внизу было тазом.

– Господин Танкар?

– Я думаю, это груши на тарелке, которая стоит на столе на летней веранде.

– Госпожа Эдельвейс?

– Девушка в пышном платье танцует на площади, залитой солнцем, – без раздумий ответила Шторм.

Судя по реакции учительницы, ни один из ответов не был неправильным. И при должном подходе Омарейл могла представить себе все три сюжета.

– И с чего вы все решили, что тут у меня летний день?

Воздух рассекли сразу несколько рук, и госпожа Гобейн кивнула на одного из учеников, позволяя ответить:

– Пастельные цвета, резкие контрасты света и тени. Вот эти пятна в правом углу очень похожи на тень от листьев в солнечный полдень.

– Молодец, малыш. Я чувствую, что не зря возилась с вами все эти годы. Я почти готова заплакать от умиления.

В голосе учительницы не было тех эмоций, о которых она говорила, хотя говорила она без издевки. Омарейл поняла, что у этой женщины было своеобразное чувство юмора.

– Ну что, кто готов купить у меня это произведение искусства? Я писала его сорок минут, дети. Не будьте неблагодарными свиньями.

Изумленно взглянув на Мая, который сидел за соседней партой, Омарейл увидела широкую улыбку на его губах. Она немного расслабилась.

– Сегодня мы подробнее поговорим о светотени, снова коснемся темы работы на пленэре и познакомимся с новым художником. – Гобейн сменила тон на более деловой, и все зашуршали тетрадками.

– Кстати, кто писал этюды на каникулах? – спросила она, отодвигая в сторону свою работу.

Почти половина учеников подняли руки.

– Удалось ли вам продать хоть один?

В ответ послышался смех, все покачали головами.

– Пустая трата времени, – фыркнула учительница и начала урок.

Омарейл действительно понравилось это занятие. Она узнала кое-что новое для себя, ей было интересно слушать преподавателя и ее размышления на тему искусства, техники исполнения – и да, стоимости картин.

– Если бы я сказала, что продам эту картину за десять солей, кто бы взял? – спросила она в конце урока.

Одноклассники Омарейл переглянулись, но ничего не ответили.

– Тогда идите прочь, неудачники. Один барон хочет купить ее за триста солей. Вы могли бы выкупить ее у меня и перепродать ему. Только что каждый из вас потерял двести девяносто солей.

Все начали переговариваться.

– Но где доказательства, что это правда? – воскликнул Май. – Может, вы говорите это просто, чтобы набить цену картине и втюхать ее нам за десять солей, когда цена ей не больше трех.

– Во-первых, малыш, один только холст стоит четыре. А во-вторых, очень вероятно, что именно это и происходит. Но ты не узнаешь об этом. Цена искусства не складывается из стоимости красок и кистей и не высчитывается исходя из времени, потраченного на работу. Поэтому оценка его никогда не может быть однозначной, и все, что у нас есть, – чужие слова о том, что это – произведение искусства. Я с вами здесь для того, чтобы вы научились хотя бы немного понимать, когда вам говорят правду, а когда вешают лапшу на уши. А теперь – прочь.

Последним уроком была «Атлетика», которую в первый день занятий не проводили. Май предлагал Омарейл прогуляться с ней до пристани и посадить на лодку до Сизых островов, но ей удалось аккуратно отказаться от сопровождения. Она попрощалась с Маем на остановке конного трамвая и уже через сорок минут сидела в любимом кресле в собственной гостиной. Ей нужно было многое обдумать.

Например: стоило ли вновь возвращаться в школу или этого одного дня было достаточно, чтобы почувствовать, что это такое – быть обычной ученицей? Бороться с разочарованием практически невозможно. Ей показалось, что риск не был оправдан.

Бериот Дольвейн был скрытным, сдержанным человеком, об истинных чувствах которого едва ли кто-то знал. Порой Омарейл казалось, что он вовсе не испытывал эмоций. Но Советником он был прекрасным. Ее отец высоко ценил его помощь, часто отмечал, как своей беспристрастностью Бериот мог смягчить резкую реакцию Короля, помогал избавиться от лишних мыслей при принятии решений, задавал правильные вопросы, успокаивая и усмиряя гнев правителя.

Омарейл и сама заметила, как в последнее время часто стала искать его совета. Она не могла задавать вопросы родителям, так как они тут же пытались узнать, почему она спрашивала их об этом, и начинали переживать. Не могла говорить обо всем, что волновало, с Севастьяной, потому что у той на уме было совершенно другое. Она готовилась выйти замуж – только пока не знала, за кого. Родители сообщили ей о необходимости обзавестись если не мужем, то хотя бы женихом, так как ее одиночество уже становилось неприличным. Люди могли подумать, что с ней что-то не так.

И вот Бериот оказался лучшим собеседником.

– Когда вы учились в школе, вам нравились все предметы? – спросила она вечером после своего первого учебного дня.

– Нет, разумеется, Ваше Высочество.

– А что вам не нравилось?