Ирина Фуллер - Лебединая башня

– О, нет, я думаю, он согласится. Он очень… расчетливый человек. Всегда руководствуется логикой, а не эмоциями. Да и его мать имеет на него большое влияние.

Омарейл от возбуждения поднялась на ноги и начала ходить из стороны в сторону.

– И что тебя беспокоит?

Севастьяна вновь тяжело вздохнула.

– Ты представляешь, каким это будет мучением, если я буду влюблена в него, а он в меня – нет? Если он так и будет считать меня просто девчонкой? Если я всегда буду знать, что у меня нет шансов на взаимность?

– Ну да, – протянула Омарейл. – Но не будет ли еще хуже, если ты выйдешь за кого-то, к кому не испытываешь никаких чувств?

– Может, и не будет. Если мы оба будем друг к другу равнодушны, наш союз станет обычным династическим браком. Мы можем даже подружиться.

– Но зато, если ты выйдешь за того, кто тебе нравится, и он тоже влюбится в тебя, у вас может быть нормальный брак!

– Я знаю! – воскликнула, наконец, Севастьяна. Омарейл слышала слезы в ее голосе. – Именно поэтому я назвала это дилеммой! В противном случае я просто сообщила бы имя избранника.

Повисла пауза.

– Раньше ты не была такой язвительной, Севас. – Омарейл покачала головой.

Та фыркнула.

– Я общаюсь с тобой всю жизнь. В конечном счете это должно было как-то сказаться.

Третий учебный день прошел великолепно.

Омарейл увлекла «Механика», ей всегда нравилось разбирать и собирать механизмы, пытаться понять, как все устроено. Тем более всю жизнь ее окружали разнообразные изобретения: от обручей, которые помогали принимать ванну, когда она была совсем малышкой, до беговой дорожки и даже неподвижного велосипеда в комнате для упражнений. Неоднократно она развинчивала и раскладывала на детали некоторые предметы, а потом не могла собрать их обратно.

Следом их ждало «Врачевание». Этот урок прошел не менее интересно – ведь, по сути, они изучали механику человека. Правда, впечатление подпортило поведение большинства девочек и некоторых мальчиков, когда учительница показала им вскрытую заспиртованную человеческую руку. Май держался неплохо, просто побледнел, а вот некоторые начали отбегать от банки, визжать и даже падать в обморок.

– А что, раньше вам такое не показывали? – спросила Омарейл, с интересом склоняясь к образцу.

Май смог лишь покачать головой, плотно сжимая губы.

Омарейл всю жизнь лечила себя сама. К счастью, серьезных болезней и повреждений ей удалось избежать, но, например, глубокий порез канцелярским ножом, который она получила, делая новогодние открытки, ей пришлось пережить в одиночку. А кровь текла из ее пальца довольно долго. С детства ее обучали оказывать себе первую помощь, инспектировать собственное тело, заставляли от корки до корки выучивать книги по анатомии.

Но видеть все это на другом живом – или неживом – человеке было для нее ново.

Она находила человеческое тело удивительным: оно было так продуманно, так логично и так сложно. Уникальный механизм.

Словно продолжение «Врачевания», следующим уроком была «Психология». Омарейл многого ожидала от этого предмета, но он несколько разочаровал ее, оказавшись наполненным бесконечными терминами и историческими фактами.

Завершала этот длинный день «Литература», где Омарейл почувствовала себя словно рыба в воде. Если что-то ее и научили делать хорошо, так это объяснять значение того, что автор написал в творческом порыве.

Школьная жизнь начала затягивать Омарейл. Пока еще многое казалось новым, необычным. Например, ее удивило, что некоторые приносили обеды с собой. Она даже спросила об этом у Мая, на что тот вновь взглянул на нее с опаской, а затем ответил:

– Чтобы не тратить лишние деньги.

Смешно, но Омарейл об этом не думала. В ее представлении существовали бедняки, которым не хватало денег ни на что, были обычные люди, у которых всего было в достатке, и богатые, у которых средств было в избытке, и они тратили их на ненужные, но дорогие вещи. Мысль о том, что кто-то мог иметь средний доход, но экономить на школьных обедах, не посещала ее голову. И она поняла, насколько узкими оказались ее знания о реальном мире, какой полезный опыт она получала, учась в Астардаре. Опыт и знания, которые не имели ничего общего с тем, что им рассказывали на уроках.

Вечером к ней пришла Сова, и Омарейл в каждом вопросе женщины видела подвох. Ее преступный мозг теперь ожидал жестокого разоблачения и трактовал слова Совы соответственно. Даже безобидное «Чем вы занимались всю неделю?» показалось Омарейл подозрительным. Почему гостья спрашивала только про эту неделю, в последний раз они виделись почти месяц назад? К счастью, усталость не позволила Омарейл погрузиться в анализ поступков Совалии Дольвейн. Пускай слова «Я сегодня очень устала», которые она произнесла, чтобы завершить разговор, и показались ей подозрительными (от чего устала принцесса, весь день просидевшая в замке?), она просто мысленно махнула на это рукой. Если Сова что-то знала, Омарейл не спасли бы никакие предосторожности.

Четвертый день в школе начался с «Математики», урока госпожи Зарати. Омарейл вспомнила темы, которые изучала около четырех лет назад, и размяла мозги решением нескольких уравнений.

«Математика» сменилась «Наукой». Господин Даррит небрежно пошутил насчет непонимания со стороны некоторых учеников, за что Омарейл получила недовольный взгляд от Мая.

– Я попробую перефразировать это доступнее, чтобы информация дошла до самых дальних уголков этого класса, – сказал учитель.

Но Омарейл подозревала, что более простая формулировка была нужна не только ее другу. Когда Тона Байрова вызвали к доске, стало понятно, что «Наука» давалась с трудом и другим ребятам.

– Можете брать пример с госпожи Селладор и господина Джоя и заходить после уроков за разъяснением непонятных вам тем, – сказал Даррит с нотками язвительности.

Весь класс в этот момент обернулся, чтобы посмотреть на упомянутых одноклассников. Май побледнел, а Омарейл чуть покраснела: она еще не привыкла быть в центре внимания.

Когда занятие закончилось, она чуть медленнее обычного начала убирать свои вещи в сумку. Май выразительно посмотрел на нее, очевидно, не желая вызывать еще больше тем для обсуждений, на что Омарейл махнула ему рукой: он мог выйти и подождать ее в коридоре, если его так беспокоило мнение окружающих.

Когда все покинули класс, она подошла к господину Дарриту. Некоторое время он продолжал делать какие-то пометки в блокноте, затем поднял голову и вопросительно посмотрел на Омарейл. Она едва не вздрогнула, но взгляд отвела: ей было все еще непривычно видеть эту жуткую усмешку на красивом лице.

В ее голове мелькнула мысль о том, как быстро она начала мыслить категориями нормы и стандартов в отношении человеческой внешности. Еще недавно любое живое лицо казалось ей ошеломляющим, но всего несколько дней среди людей – и она уже обзавелась понятиями «обычный» и «необычный», «красивый» и «уродливый».