Михаил Ланцов - Николай Хмурый. Западная война

Они вышли и молча пошли по коридору. Прямо на небольшое, камерное заседание остатков семейного совета, куда Марию Фёдоровну не пригласили.

Император вошёл в зал. Следом – Марта. И сразу на ней скрестились взгляды всех присутствующих. Очень холодные или откровенно злые. Преимущественно во всяком случае.

– Зачем ты привёл сюда эту сифилитичку! – с нескрываемым раздражением спросил Пётр Николаевич.

– Это наветы! Я проверил лично. Нет никакого сифилиса, – произнёс с невозмутимым видом Император, а Марта пошло улыбнулась, чтобы посильнее позлить присутствующих.

– Я ухожу! – произнёс Пётр Николаевич, вскакивая.

– СИДЕТЬ! – рявкнул Император, осаживая своего дядю. – Если ты выйдешь отсюда, то отправишься на исправительные работы. Пожизненно. Это ясно?

– Ваше Императорское Величество, – процедил тот. – На основании чего? Вы ведь чтите законы.

– На основании измены.

– Но я не изменял!

– Серьёзно? А мне кажется, что изменял. Сядь. Пришло время решать очень важные вопросы. И пока мы их не решим, никто отсюда не выйдет.

– Она точно должна присутствовать? – осторожно спросил Александр Михайлович.

– Да. Как будущая Императрица.

– Вы серьёзно? Это всё похоже на какую-то безумную шутку… излишне затянувшуюся.

– Да нет. На шутку похоже то, что мы творили. Вы понимаете, что произошло? – произнёс Император и обрушился с жестокой критикой на своих родственников. Вдумчиво и со вкусом перемывая кости.

Всеволод сидел тут же и молча слушал, лишь изредка и с любопытством посматривая на Марту. Ему уже успели сказать, что эта женщина – самая известная шлюха Франции. И он пытался понять, зачем его отец так поступил. Он внимательно слушал то, что тот говорил, вгоняя в краску то одного, то другого члена Августейшей фамилии. Не трогал и не касался только его… Всеволода. Рассказал, что это бабушка подстроила бегство старших братьев. И что он очень сильно пожалел, что послушал её тогда и не привёл приговор в исполнение на месте.

Но эта женщина…

Обида? Нет. Всеволод не был обижен. Бегство матери он тоже, как и отец, не понял. Почему он так быстро хочет жениться – тоже не вызывало у него вопросов. Панама – важнейший геополитический узел. Его ценность едва ли не выше, чем у Суэцкого канала. И терять его нельзя никак. Но почему шлюха? Причём такая известная. Почему не первая попавшаяся прохожая? Тут был какой-то подтекст. Какой-то смысл. Какая-то затея. Поэтому он и смотрел на Марту с любопытством, а не злостью или раздражением. Очередной ребус… очередная загадка…

Закончился этот семейный совет глубоко за полночь. Скорее под утро. Ближе к десяти вечера к нему присоединилась и Мария Фёдоровна, просто испепелявшая взглядом совершенно невозмутимую Марту. Но кроме взгляда, ни словом, ни жестом не смевшая её более оскорблять.

– Мы виновны все. И я, и вы. И, если действовать по справедливости, нас всех нужно казнить. Ну, разве что кроме детей, которые просто не успели измараться. Но, как вы понимаете, это глупо.

– И что ты предлагаешь? – тихо спросила Мария Фёдоровна.

– Ты возвращаешь Ярослава и Святополка, – она от этих слов вскинулась, – а ты, ты и ты, – указал он на сыновей покойного Михаила Николаевича, – едете в турне по Японии и Китаю. Ваша задача – провести переговоры и нащупать тех, с кем можно договариваться. Тех, кто обладает там реальной властью. Мы явно упустили это направление, понадеявшись на авось.

– Я… – попыталась возразить Мария Фёдоровна.

– Ты, мама, возвращаешь моих сыновей и прекращаешь заниматься всей этой фигнёй. Они виновны. Они будут наказаны. Но они нужны. И страдания одного – ничто по сравнению со страданиями многих. Даже если это твой внук. Даже если это ты сама. У тебя есть три дня. Иначе я начинаю их искать сам. И тогда те люди, что служили тебе и помогали тебе, умрут. Под пытками. На твоих глазах. А Ярослав и Святополк всё равно вернутся. Это всего лишь вопрос времени. Все заготовки, которые они могут применить, мне известны. Им не выкрутиться. Им не убежать. Есть ещё вопросы?

– Клеопатра. Я могу её вернуть, – тихо произнесла Мария Фёдоровна.

– Не нужно. Я сделал свой выбор.

– Пожалуйста. Сынок… Молю!

– Это мой выбор. Эта женщина молода и в целом здорова. И она в должной степени самоуверенна, чтобы не быть тобою подмятой. Ведь я не хочу, чтобы ты и её загнала под каблук, как по обыкновению своему пытаешься поступить со всеми, кто меня окружает.

– Ты её тоже коронуешь?

– Возможно. Но сына я короную совершенно точно. Как младшего соправителя. Выбор сделан, и ему нужно погружаться в государственные дела. Ярослав и Святополк сами сделали всё для того, чтобы новым Императором стал он, – после чего он повернулся к сыну и строго на него посмотрел.

– Я понимаю, отец. И постараюсь тебя не подвести.

– Хорошо. Потому что нам предстоят очень большие и сложные дела. Не знаю, доживу я или нет, но Россию ждёт новая война. Куда как страшнее той, что только что отгремела. И к ней нужно готовиться. Нам всем нужно готовиться. И не болтать! – рявкнул он. – Хватит уже! Вы либо служите Империи, либо просто биологический мусор! Право рождения – это просто право. Только в ваших руках – реализовывать его или нет.

Он обвёл их хмурым взглядом.

– Это последний шанс для всех нас. Потому что, если мы не справимся, наша династия потеряет власть и её сменит другая. Вы понимаете? Мы все и так сделали достаточно для самоуничтожения. Теперь нужно попытаться выжить.

Александр Михайлович скосился на Марту, откровенно уставшую от столь долгих дебатов. Но она держалась. И старалась сохранять маску самодовольной скотины.

Разговор закончился.

Император отправился пить чай и что-то обсуждать со всё ещё раздражённым Петром Николаевичем, а Марта вышла на балкон… на свежий воздух. Там-то к ней и подошёл Александр Михайлович.

– Вы действительно не больны? – спросил он, подходя со спины.

– Нет, если это имеет хоть какое-то значение, – ответила она, потирая виски. – Голова просто раскалывается. Что же у вас за семейка такая? Ники называл её довольно странно.

– Ники? Вы называете его так?

– Он просил.

– А как он нашу семью назвал?

– Он сказал, что пойдёт меня знакомить с семейкой Аддамс. Но это ведь не ваша фамилия. С его слов это была шутка. Что-то вроде «безумной семьи» из какой-то книги [126].

– Безумной? Возможно.

– Вы ненавидите меня? Хотя… глупый вопрос. Конечно, ненавидите.

– Ваша предшественница жила полтора десятилетия в изоляции. Никто из правящих домов Европы не желал иметь с ней никаких дел. Боюсь, что вам будет сложнее. Намного сложнее. Может, лучше уехать и самой отказаться от всего этого?

– Вот ещё! Поверьте, в солдатском борделе намного хуже.