Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

Беку показалось, что ветер донес до слуха что-то, похожее на смех, хотя кому — и главное, над чем — тут смеяться. Развиднелось настолько, что стала просматриваться долина. А вместе с тем и численность Союза. Поначалу Бек не поверил, что темные квадраты по ту сторону отмелей — скопления людей. Он пытался себя убедить, что такого не бывает. И наконец понял, что это бесполезно.

— Их там, кажется, несметные тыщи, — выдохнул он.

— Ну а как же! — Жужело чуть не подпрыгивал от восторга. — И чем их там больше, тем сильнее наша слава! Разве не так, вождь?

Зобатый ненадолго отвлекся от выгрызания ногтей.

— А? Понятное дело. Жаль только, что их там не вдвое больше.

— Мертвые, а уж мне-то как жаль! — Жужело втянул воздух и выдохнул с блаженной улыбкой. — Ну да не будем предаваться унынию: может, они тут еще не все!

— Остается лишь уповать, — угрюмо хмыкнул Йон.

— Эх, как я люблю войну, разрази меня гром! — Жужело взвизгнул от восторга. — Ну просто обожаю! А ты?

Бек промолчал.

— Ее дух. Ее ощущение. — Он нежно провел по зазубренным ножнам меча. — Война честна. В ней нет лжи. Не нужно ни перед кем кланяться. Не нужно прятаться. Да и некуда. Скажем, ты погибнешь — ну так что с того? Ты примешь смерть среди друзей. Среди достойных врагов. Умрешь, честно глядя великому уравнителю прямо в глаза. А может, и выживешь — в жизни всякое бывает, верно, парень? Человек не чувствует себя доподлинно живым до тех пор, пока не заглянет в лицо смерти.

Жужело топнул.

— Люблю войну! Как досадно, что Железноголовый сейчас внизу, на Детках. Ты как думаешь, они в самом деле доберутся досюда? А, вождь?

— Да кто его знает.

— Я думаю, да. Надеюсь на это. Эх, лучше, если б это случилось до дождя. Гляньте-ка, небо — словно ведьмино варево.

А ведь и в самом деле: с первым проблеском рассвета оно окрасилось в какой-то небывалый цвет. Небо тяжелело взбухающими громадами мутно-лиловых туч, безмолвно и торжественно плывущими откуда-то из-за гряды северных холмов. Жужело пружинисто подпрыгнул.

— Эх-х, черт его дери! Просто дождаться не могу!

— А там что, разве не люди? — Бек задумчиво кивнул на ту сторону; ему припомнилось безжизненное лицо того солдата в лачуге. — Разве они не такие же, как мы?

— Вполне возможно, — покосился Жужело. — Но если начать так думать, то… так никого и не угрохаешь.

Бек открыл было рот, да так и закрыл. А и в самом деле, что на это скажешь. Смысла не больше, чем в том, что творилось в истекшие дни.

— Хорошо тебе, — фыркнул Зобатый. — Твоя Шоглиг назвала время и место твоей смерти, да еще и сказала, что оно не здесь.

Жужело разулыбался еще шире.

— Оно-то так, и мою отвагу это, признаться, подпитывает, но даже если б она сказала, что я сложу голову здесь и сейчас, думаешь, это бы что-то изменило?

— Может, ты б тогда хоть не тявкал так громко, — брякнула Чудесница.

Жужело ее не слушал:

— О, гляньте! Гляньте, они уже двинулись! Хотя и рановато.

Он ткнул Отцом Мечей на запад, в сторону Старого моста, другой рукой обняв Бека за плечи — силища такая, что его чуть не оторвало от земли.

— Посмотри, какие красивые лошадки.

Бек ничего особо не разглядел, кроме темной земли, блеска реки и роения дальних огней.

— А ведь правда, экие они нетерпеливые. Дерзко, ничего не скажешь. Выходить в такую рань, когда еще толком и не рассвело.

— Для конницы и впрямь темновато, — покачал головой Зобатый.

— Им, видимо, так же чертовски неймется, как и мне. Хотят сегодня как следует попластаться, да, Зобатый? Эх, мертвые!

Жужело погрозил долине мечом, мотая Бека взад-вперед чуть ли не в воздухе.

— Сдается мне, о сегодняшнем дне будут сложены песни!

— Кому-то что малина, что говно, лишь бы песни горланить, — процедила сквозь зубы Чудесница.

— Вон они, идут.

Голос у Бледного-как-снег был бесстрастным, будто речь шла о бредущей навстречу отаре овец. Приближение вражеской конницы было хорошо слышно в полутьме. Долгий зов трубы, шуршанье колосьев по конским бокам — все ближе и ближе, — отрывистое перекликание людей, всхрапы и ржание коней, позвякивание сбруи и доспехов. Невнятно, приглушенно, но с грозной неминуемостью. У Кальдера от этих звуков зачесалась разом взмокшая кожа. Вон они, близятся, и непонятно, что лучше, — храбриться или ужасаться. Наверно, лучше и того, и другого помаленьку.

— Представить невозможно, что они клюнули.

Все было так вздорно, что хотелось смеяться. До тошноты, до рвоты.

— Вот же спесивые долболобы.

— Единственное, на что можно надеяться в битве, это что люди редко действуют благоразумно.

Хорошо сказано. Будь у него, Кальдера, благоразумие, он бы уже вовсю пришпоривал коня, уносясь отсюда куда подальше.

— Твой отец потому и был великим человеком. Голова у него всегда была холодной, даже в огне.

— А ты считаешь, мы сейчас в огне?

Бледный-как-снег с неторопливой аккуратностью харкнул.

— Пока нет. Но пекла, сдается мне, не избежать. Надеюсь, у тебя голова останется холодной?

— С чего бы нет?

Взгляд Кальдера метался по змеистой линии факелов перед стеной. Цепь его людей, идущих по плавным подъемам и спускам. «Земля — загадка, которую надлежит разгадывать, — говаривал отец. — Чем больше у тебя армия, тем загадка сложней». В этом он был большим мастером. Один взгляд, и он уже знал, куда поставить каждого человека, как выгодней использовать всякий склон, дерево, ручей, забор, обращая их в союзников.

Кальдер сделал, что мог, учел каждый бугорок и пригорок, расположил за стеной Клейла лучников — однако сомнительно, чтобы выложенная селянином каменная стенка в пояс высотой представляла для боевого скакуна препятствие — так, легкое упражнение. Как ни печально, плоское пространство ячменного поля давало выгоду врагу. Вот уж кому оно в радость. Была в этом некая ирония: отец стремился сделать здешние земли ухоженными, пригодными для земледелия. Разбил в этой и во многих других долинах селения и хутора, построил изгороди; где надо осушил, а где надо заполнил водой канавы, чтобы собирать более богатый урожай. Чтобы в казну текли подати, а войско исправно питалось. Расстелил золотистый ковер гостеприимства перед конницей Союза.

На фоне холмов в глубине долины, в темном море ячменя угадывалась черная волна с колеблющимся гребнем из заостренного металла. Почему-то подумалось про Сефф. Ее лицо представилось так ясно, что перехватило дыхание. Увидит ли он снова свою жену, доживет ли до того, чтобы поцеловать ребенка? Тут кроткие мысли спугнул топот вражеских коней, перешедших на рысь. Гаркали команды офицеры, стремясь к слитности рядов, к тому, чтобы неимоверная масса конского мяса слаженно перла безудержной лавиной.