Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

От удара Горст отпрянул назад. Лопасть меча очутилась возле самого лица; Горст скосил глаза на орошенное брызгами лезвие. Пятки уперлись в какой-то труп, и Горст, используя его как опору, смог приостановить натиск; воцарилось дрожащее равновесие. Попытка пнуть ногу противника привела к тому, что тот приник ближе и они сплелись еще тесней. Так они топтались, плюя друг другу в лицо; зловеще скрежетали клинки, когда противостояние склонялось в ту или иную сторону. Стараясь пересилить противника, каждый напрягал все мышцы, отчаянно выискивая хоть какое-то преимущество, но не в силах его найти.

«Вот он, момент совершенства». Об этом человеке он, Горст, не знает ничего, даже имени. «И тем не менее мы сейчас ближе всяких возлюбленных, потому что разделяем этот сокровенный зазор во времени». Лицом к лицу. «И лицом к смерти, этому безотлучному третьему на нашем укромном междусобойчике». Зная, что через какое-то кровавое мгновение это все может оборваться. «Победа и поражение, слава и забвение, все в абсолютном равновесии». И пусть все мышцы, все нервы, все сухожилия напряжены до отказа, приближая роковой момент, Горсту страстно хотелось, чтобы этот миг длился вечно. «И мы приобщимся к камням, и этот круг пополнится еще двумя Героями, застывшими в противостоянии. А вокруг нас прорастет трава, памятником славы войне, достоинству роковой схватки, вечной встрече и единению победителей на благородном поле…»

— О, — выдохнул вдруг северянин.

Мощная хватка ослабла. Разомкнулись клинки. Богатырь сделал неверный шаг назад, поглядев сквозь дождь вначале на Горста, затем вниз с нелепо отвисшей губой. Он все еще держал в руке огромный меч, острие которого чертило по слякотной жиже, оставляя водянистый желоб. Другой рукой он нежно взялся за торчащее из груди копье, по древку которого сбегала кровь.

— Вот не ожидал, — словно извиняясь, признался он и рухнул как подкошенный.

Горст долго стоял, понуро глядя вниз — а может статься, не больше секунды. Непонятно даже, откуда взялось это копье. «Что поделать, битва. Здесь уж кому как выпадет». Он со смутным чувством вздохнул. «Эх, ну ладно. Пляска продолжается». На расстоянии шага и замаха меча в слякоти ворочался старик — тот, что убил Челенгорма.

Горст шагнул, поднимая зазубренную сталь.

И тут в голове у него полыхнуло.

Бек все это видел в гуще боя. Тело деревенело от страха. На его глазах упал и покатился в грязь Зобатый. Выскочил на подмогу и тут же был зарублен Дрофд. Вступил в единоборство с бешеным быком-солдатом Союза Жужело. Схватка произошла на удивление жутко и быстро. Жужело из Блая оказался повержен.

Он вспомнил, как Зобатый ставил его в пример карлам Доу. Впереди с воплем упал человек, открылось пространство. Главное, делай все как надо. Стой за своего вождя. Береги голову. И когда человек Союза шагнул к Зобатому, Бек подступился к нему. «Делай по-правильному». И в самый последний момент, когда бык-южанин уже замахнулся, меч Бека плашмя ударил его по голове, отчего тот шлепнулся в слякоть, тоже плашмя. Это последнее, что видел Бек, перед глазами снова замелькали оскаленные лица, острия всех видов и топающие по грязи башмаки.

Зобатый моргнул, мотнул головой, а когда горло ожгла блевота, решил, что зря он это сделал. Он перевернулся, стеная, как мертвец в аду. Щит раскромсан в щепу, на пульсирующей руке болтается окровавленный обод. Зобатый стянул его, выскреб из глаза кровь. «Бум-м, бум-м, бум-м», — бил в черепе чугунный набат, или же это кто-то вколачивал в голову чугунную же сваю. В остальном все было до странности тихо. Похоже, северяне согнали Союз с холма, или наоборот — ни то, ни другое Зобатого не трогало. Битва отступила, оставив после себя вершину, удобренную кровью, политую дождем, взрытую и истоптанную, усеянную, как осенней листвой, мертвыми и ранеными. А надо всем этим в бессмысленном карауле и всегдашнем безмолвии застыли Герои.

— Ах черт.

В нескольких шагах лежал Дрофд. Зобатый попытался встать и чуть снова не сблевал. Попытка подползти по слякотной жиже оказалась удачней.

— Дрофд, ты в порядке? Ты…

Другая сторона головы у парня была вся как есть снесена. Зобатый похлопал Дрофда по груди и тут заметил Жужело.

— Ат-т черт.

Жужело лежал на спине, а около него, наполовину в грязи, — Отец Мечей; рукоять рядом с правой рукой. В груди торчало копье с окровавленным древком.

— Ат-т черт, — повторил Зобатый.

Других слов как-то не приходило. Когда он подполз ближе, Жужело слабо улыбнулся; зубы у него были розовыми от крови.

— Эгей, Зобатый. Я бы встал, да… — он приподнял голову и поглядел на древко. — Ишь, как меня удрючило.

Ран на своем веку Зобатый перевидал великое множество и, взглянув на эту, понял: Жужелу не помочь.

— Эйе. — Он медленно сел, поместив перед собой тяжелые, как жернова, руки. — Вижу.

— Шоглиг тогда нагородила мне с три короба. Вот же скверная старуха: даже не сказала толком, когда я помру. А я, если б знал, то, конечно бы, цеплял на себя доспехи понадежней.

Жужело издал что-то среднее между кашлем и смехом, страдальчески поморщился, снова кашлянул и хохотнул, снова поморщился.

— Болит, черт бы его. Оно как бы и знаешь, что должно болеть, но все равно, разрази его гром, больно. Так получается, мою судьбу ты мне все же показал, да, Зобатый?

— Так уж получается.

Ох, не хотелось бы такой судьбы никому. Да и кто бы ее принял такую, по своей-то воле?

— А где Отец Мечей? — Жужело зашарил вокруг ладонью.

У Зобатого неожиданно задергалось веко. Вот те раз, такого раньше не было.

— Мне ж его передавать надо. Так уж повелось. Мне его передал Дагуф Коль, а ему в свое время Йорвил Гора, а тому, кажется, Четырехлицый… Да? Что-то я стал в деталях путаться.

— Да ладно тебе. — Зобатый кое-как, с гудящей головой склонился, выкопал из слякоти рукоять меча и вжал ее в ладонь Жужела. — Кому ж ты хочешь его передать?

— А ты в точности все выполнишь?

— Выполню.

— Вот хорошо. Я бы мало кому доверил, но ты, Зобатый, прямой, как резак, все так говорят. Скажешь — как отрежешь. — Жужело улыбнулся. — Предай его земле.

— А?

— Похорони его со мной. Было время, когда я думал, что он — и благословение, и проклятие. Но на самом деле он — одно лишь проклятие, и я не хочу им проклинать еще какого-нибудь бедолагу-горемыку. Думал я, что он — и награда, и наказание. Но награда-то он только для таких, как мы.

Жужело кивнул на окровавленное древко копья.

— Или так, или… жить себе да жить до старости, пока молва о тебе не стихнет. Положи-ка его в грязь, Зобатый.

Он поморщился, приподнимая рукоять и перекладывая ее в руку Зобатого, которую и сжал грязными пальцами.

— Непременно положу.

— По крайней мере, мне не придется его больше таскать. Сам же видишь, какой он чертовски тяжелый.