Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

— Да, золото способно сводить людей с ума, — пробормотал Вист задумчиво, за что и получил прозвище. — Но если бы земля разверзлась передо мной, не думаю, что отказался бы от хорошего самородка.

Шай размышляла о ферме, о неотложных делах и о времени, потраченном впустую вместо полезной работы, потирая сбитыми большими пальцами обкусанные средние. На краткий миг путешествие через холмы не показалось таким уж дурацким. В конце-то концов, а вдруг там и впрямь есть золото? Обильно рассеянное в долине какой-нибудь реки сокровище ждет лишь прикосновения ее зудящих кончиков пальцев. Шай Соут, самая везучая женщина в Ближней стране…

— Ха! — Она отогнала мысль, словно надоедливую муху. Несбыточные надежды — роскошь, которую Шай не могла себе позволить. — Исходя из моего опыта, земля не торопится делиться богатством. Во всяком случае, не больше, чем любые другие скупердяи.

— Его у тебя хватает, да?

— Чего?

— Опыта.

Она моргнула, а потом вернула бутылку.

— Больше, чем ты можешь вообразить, старина.

И уж наверняка больше, чем у многих путешественников, черт их возьми, уж в этом Шай не сомневалась. Она покачала головой, созерцая очередную толпу приезжих — какие-то важные шишки из Союза, разодетые скорее для веселой прогулки, чем для долгого путешествия через сотни миль пустошей, где царит беззаконие. Казалось бы, живи и радуйся роскошной жизни, но нет же — они почему-то погнались за призрачной надеждой на большее. Шай задавалась лишь одним вопросом: как скоро они приковыляют обратно, разбитые и сломленные. Это если сумеют вернуться.

— А где Галли? — спросил Вист.

— Остался на ферме. Приглядывает за моими братом и сестрой.

— Давненько его не видал.

— А он давно не выбирался в город. Говорит, кости ломит в седле.

— Старость не радость. Никто из нас не молодеет. Увидишь его, передай, что я скучаю.

— Если бы он был сейчас здесь, то осушил бы твою бутылку в один глоток и ты проклял бы его имя.

— Да запросто, — вздохнул Вист. — Так обычно и бывает с теми, по ком скучаешь.

В это время Кроткий форсировал вброд людской поток, запрудивший улицу. Его седые патлы возвышались над толпой, несмотря на привычную сутулость. И выглядел он куда более жалким, чем всегда.

— Сколько тебе дали? — спросила Шай, спрыгивая с фургона. Кроткий вздрогнул, поскольку знал, что будет дальше.

— Двадцать семь… — Его рокочущий голос дрогнул на последнем слове, превращая высказывание в вопрос. Будто на самом деле он хотел спросить: «Насколько сильно я облажался?»

Шай покачала головой и, надавив языком на щеку, показала ему, что он в шаге от того, чтобы полностью обгадиться.

— Ты — самый трусливый трус, Кроткий! — Она стукнула кулаком по мешку, поднимая облако пыли. — Я два дня перлась сюда не для того, чтобы отдать все задаром!

Он передернулся еще сильнее, скривив обрамленное седой бородой лицо — переплетение застарелых шрамов и морщин, обветренных и покрытых дорожной пылью.

— Я не умею торговаться, Шай, ты же знаешь…

— Напомни, будь добр, что ты умеешь? — бросила она через плечо, уже шагая в лавку Клэя. Дала пробежать мимо стаду пятнистых, отчаянно мекающих коз и пошла дальше. — Ну, разве что мешки таскать…

— Это уже что-то, правда? — пробормотал Кроткий.

В лавке толклось еще больше людей, чем на улице. Здесь пахло пряностями, свежераспиленными досками и потными телами. Шай пришлось протиснуться между приказчиком и черномазым южанином, балаболившим на наречии, которое она слышала впервые, потом обогнула ряд стиральных досок, свисавших с низких стропил, зацепив их случайно локтем, и наконец мимо угрюмого духолюда, из чьих рыжих волос торчали ветки с остатками пожухлой листвы. Все эти люди стремились на запад, мечтали разбогатеть, но горе тому, кто попытался бы встать между Шай и ее прибылью.

— Клэй! — выкрикнула она. Шепотом здесь ничего не достигнешь. — Клэй!

Торговец, взвешивавший муку на весах высотой в человеческий рост, нахмурился.

— Шай Соут в Сквордиле! Не самый удачный у меня сегодня денек…

— Оглядись по сторонам. Вокруг полным-полно болванов, которых тебе еще предстоит обсчитать! — На последнее, довольно громко произнесенное слово обернулись несколько голов.

— Никто никого не обманывает. — Клэй уперся здоровенными кулаками в бока.

— Возможно. Но мне надо поболтать с тобой наедине.

— Шай, мы с твоим отцом сошлись на двадцати семи…

— Ты прекрасно знаешь — он мне не отец. И прекрасно знаешь — хрена лысого сделка состоится, пока я не соглашусь.

Приподняв бровь, Клэй глянул на Кроткого, но северянин смотрел под ноги, тихонечко смещаясь в сторону, будто норовил скрыться с глаз. Несмотря на могучее сложение, Кроткий слабовольно отводил глаза, лишь стоило кому-то глянуть в его сторону. Он отличался мягким нравом и не чурался тяжелой работы, честно заменял Питу и Ро отца, да и Шай тоже, когда она это позволяла. В общем-то неплохой человек, но, черт побери, он был самым трусливым трусом.

Шай стыдилась за него и стыдилась из-за него, а потому злилась.

Она ткнула пальцем в лицо Клэя, словно обнаженным кинжалом, который она, не задумываясь, пустила бы в ход.

— Сквордил — это не тот город, где так ведут дела! Прошлым летом я получила двадцать восемь, а тогда у тебя не было и четверти нынешних покупателей. Я хочу тридцать восемь!

— Что? — Клэй возмутился громче, чем она предполагала. — У тебя золотое зерно, да?

— Да! Наилучшего качества. Намолоченное моими собственными руками, сбитыми до кровавых волдырей.

— И моими, — пробурчал Кроткий.

— Замолчи! — отрезала Шай. — Я требую тридцать восемь и не уступлю ни монетки!

— Вот только не надо меня пугать! — Жирное лицо Клэя сморщилось от гнева. — Только из любви к твоей матери я могу дать двадцать девять.

— Ты никогда никого не любил, кроме своего кошелька. Если ты предложишь меньше тридцати восьми, то устроюсь рядом с твоей лавкой и начну торговать дешевле, чем ты можешь себе позволить.

Клэй не сомневался, что Шай исполнит угрозу, даже себе в убыток. Как говорится, никогда не угрожай другому, если хотя бы наполовину не уверен, что в силах выполнить обещанное.

— Тридцать один, — предложил он.

— Тридцать пять.

— Ты отнимаешь время у всех этих добрых людей, самовлюбленная сука.

Или она просто подсказывала этим хорошим людям, насколько их дурят в этой лавке. И рано или поздно до них дойдет.

— Это отбросы общества, и я буду их задерживать хоть до пришествия Иувина из страны мертвых, а это значит — тридцать пять.

— Тридцать два.

— Тридцать пять.

— Тридцать три, и, уходя, можешь дотла сжечь мою лавку!

— Не искушай меня, толстяк. Тридцать три, и добавь еще пару заступов поновее и немного корма для моих волов. Они жрут почти столько же, сколько и ты.