Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

Суорбрек обратил внимание, что некоторым наемникам просто нравится ломать вещи. Чем труднее их потом было бы починить, тем лучше. Словно в подтверждение этого наблюдения четверо из подчиненных Брачио повалили кого-то на землю и неторопливо избивали, в то время как толстяк в переднике безуспешно пытался успокоить их.

Писатель редко становился свидетелем даже самого небольшого насилия. Однажды спор о сюжете повести между двумя его знакомыми писателями перерос в потасовку, но он не шел ни в какое сравнение с тем, что творилось здесь. Оказавшись внезапно в самой круговерти сражения, Суорбрек чувствовал жар и озноб одновременно. Ужасно страшно и ужасно любопытно. Ему хотелось зажмуриться и в то же время — увидеть как можно больше подробностей. Разве не для этого он ввязался в поход, если быть честным? Стать свидетелем грязи и крови в самой гуще событий. Обонять смрад вывалившихся кишок и слышать яростные крики нападавших. Теперь он точно мог сказать, что все это видел. Теперь он мог привнести подлинность и жизненность в свои тексты. Теперь он мог сидеть в модных салонах Адуи и пренебрежительно обсуждать темную правду войны. Может, кто-то скажет — не самые высокие побуждения… Но и далеко не самые низменные. Он не претендовал на звание достойнейшего в Земном круге, в конце концов.

Просто хотел быть самым лучшим писателем.

Коска спрыгнул с седла, слегка застонав, когда кровь вернулась в затекшие бедра старика. А после велеречиво обратился к миротворцу в переднике:

— Добрый день! Я — Никомо Коска, главнокомандующий Ротой Щедрой Руки. — Он указал на четверых стирийцев, размеренно поднимающих и опускающих кулаки и палки, продолжая избиение. — Я вижу, вы уже повстречались с некоторыми из моих храбрых однополчан.

— Меня зовут Клэем, — цокая зубами от страха, ответил толстяк. — Я хозяин здешней лавки…

— Лавка! Великолепно! Позволите взглянуть?

Люди Брачио уже вытаскивали товары под зорким оком сержанта Балагура. Он, по всей видимости, следил, чтобы внутри Роты грабеж не выходил за определенные рамки. За пределами Роты поощрялся грабеж в любых пределах. Суорбрек снова отложил карандаш. Еще одна запись об отсутствии героизма показалась ему избыточной.

— Возьмите все, что вам нужно, — сказал Клэй, показывая испачканные мукой ладони. — Только не надо никакого насилия. — Его слова прервал звон разбитого стекла, треск досок и всхлипывания лежащего человека, которого время от времени продолжали от души пинать. — Могу ли я поинтересоваться, зачем вы здесь?

— Мы здесь, чтобы выкорчевать заразу вольнодумства, — вышел вперед Лорсен. — Мы должны истребить бунтовщиков.

— Вы… из инквизиции?

Лорсен промолчал, но тишина говорила красноречивее всяческих слов.

— Никаких повстанцев тут нет, — сглотнул Клэй. — Уверяю вас. — Но Суорбрек различил в его голосе фальшивую нотку. Нечто большее, чем обычный испуг. — Политика нас не интересует…

— В самом деле? — Наверняка работа Лорсена тоже требовала обостренного чутья на ложь. — Закатай рукава!

— Что? — Торговец попытался улыбнуться, надеясь смягчить сложное положение вкрадчивыми движениями мясистых рук, но Лорсен не поддавался на такие уловки. Он решительно указал пальцем, и двое из его практиков шагнули вперед. Крепкие ребята в плащах с капюшонами и масках.

— Раздеть его!

— Постойте… — Клэй попытался отскочить.

Суорбрек вздрогнул, когда один из экзекуторов ударил лавочника кулаком в живот, заставив согнуться пополам. Второй выкрутил руку, срывая рукав. По предплечью от запястья до локтя шла надпись на Старой речи. Немного расплывшаяся от времени, но все еще довольно четкая.

Склонив набок голову, Лорсен прочитал:

— Свобода и правосудие. Благородные идеалы, с провозглашением которых нельзя не согласиться. Но как они состыковываются с ни в чем не виновными гражданами Союза, которых мятежники резали в Ростоде? Как ты считаешь?

Торговец к тому времени только-только восстановил дыхание.

— Клянусь, я никого не убил за всю жизнь! — Его лицо покрылось капельками пота. — Татуировка — ошибка юности! Я ее сделал, чтобы понравиться девушке! Я двадцать лет не видел ни одного мятежника!

— И ты полагал, что здесь, за границей Союза, ты сможешь избежать расплаты за свои преступления? — Суорбрек раньше не видел, чтобы Лорсен улыбался, и очень рассчитывал не видеть этого снова. — У инквизиции его величества руки более длинные, чем ты можешь рассчитывать. И долгая память. Кто еще из обитателей этого жалкого скопления лачуг поддерживает бунтовщиков?

Суорбрек услыхал тихий голос Темпла:

— Осмелюсь предположить, что если поддержки и не было до нашего появления, то теперь точно будет.

— Никто! — Клэй помотал головой. — Никто не желает причинять зла, а я — меньше всех прочих…

— Где в Ближней стране можно найти бунтовщиков?

— Откуда я знаю? Если бы знал, то сказал бы вам!

— Где главарь бунтовщиков Контус?

— Кто? — Лавочник тупо пялился на них. — Не знаю такого.

— Что ж, поглядим, что ты знаешь. Берите его. Принесите мои инструменты. Свободы я не могу вам обещать, но небольшое правосудие устрою прямо здесь и сейчас.

Два практика потащили невезучего торговца прямиком в его лавку, теперь уже полностью очищенную от всего мало-мальски ценного. Лорсен последовал за ними, всем существом стремясь начать свою работу. Так же, как наемники спешили начать свою. Последний из практиков замыкал шествие, неся деревянный отполированный сундучок с инструментами. Свободной рукой он плотно, неторопливо прикрыл дверь. Суорбрек проглотил ком в горле и отложил записную книжку. На сегодня ему расхотелось делать заметки.

— Зачем мятежники наносят татуировки? — пробормотал он. — Ведь из-за этого их легко опознать.

Капитан-генерал косо глянул в небо и принялся обмахиваться шляпой, заставляя трепетать редкие волосы на черепе.

— Подтверждают свою преданность. Свидетельствуют, что возврата не будет. Они ими гордятся. Чем дольше человек среди повстанцев, тем больше у него татуировок. В Ростоде я видел висельника, у которого все руки были в надписях. — Коска вздохнул. — Иногда люди совершают необдуманные поступки, которые, по трезвом размышлении, оказываются весьма вредными для них.

Суорбрек приподнял бровь, послюнявил карандаш и записал мудрую мысль в книжку. Из-за закрытой двери послышался приглушенный крик. Следом еще один. Они очень мешали сосредоточиться. Конечно, этот человек виновен, но, представляя себя на месте лавочника, Суорбрек чувствовал себя весьма неуютно. Он видел вокруг себя привычный грабеж, небрежное разрушение, случайное насилие… Поискав, обо что бы вытереть вспотевшие ладони, он закончил тем, что использовал вместо платка рубашку. Все его манеры куда-то очень быстро улетучивались.