Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

— Она правду говорит? — спросил Трясучка с грубоватым северным акцентом.

— Нам лгать не станет. Но в дело всегда может вмешаться случай.

— На такую прорву народа… надо бы побольше бойцов.

— Убийц, — снова встрял Коска. — Назовем их своими именами.

— Человек двадцать, — раздался жесткий голос Меркатто, — да вы трое.

Двадцать три. Любопытное число. Балагур откинул крючок на печной дверце, со скрипом отворил ее, и в лицо дохнуло жаром. Двадцать три не делится ни на что, кроме единицы. Никаких дробей. Никаких полумер. Число, похожее на саму Меркатто. При помощи тряпок он вытянул из печи большой котелок. Числа не лгут. В отличие от людей.

— И как же мы сумеем незаметно провести туда двадцать человек?

— Ожидается пирушка, — сказала Витари. — С увеселениями. Которые мы и обеспечим.

— Увеселения?

— Мы в Сипани. Где каждый второй — лицедей или убийца. Думаю, не составит большого труда найти таких, кто будет и тем и другим одновременно.

Балагура держали в стороне от обсуждения, но он не имел ничего против. Саджам попросил его делать то, что скажет Меркатто. И только. Жизнь становится намного легче, когда не обращаешь внимания на несправедливое к себе отношение, это он понял давно. И сейчас главной его заботой было тушеное мясо.

Помешав свою стряпню деревянной ложкой, он попробовал ее и остался доволен. Оценил на сорок один из пятидесяти. Запах жаркого, вид курящегося над котелком пара, звук потрескивающих поленьев в печи — все это сладостно напоминало о Схроне. О тушеном мясе, овсяной каше и супах, которые готовили там огромными чанами. Давно, в те времена, когда над головой его нависал, защищая, огромный каменный массив, и числа складывались, и все имело смысл.

— Сперва Арио попьянствует, — сказала Меркатто, — поиграет в игры, покрасуется перед своими дружками-идиотами. Потом отправится в Королевский номер.

Потрескавшиеся губы Коски сложились в ухмылку.

— Где, как я понимаю, его будут поджидать женщины?

— Одна — черноволосая, другая — рыжая. — Меркатто обменялась твердым взглядом с Витари.

— Сюрприз, достойный императора, — хохотнул Коска.

— Когда Арио умрет, что произойдет быстро, мы заглянем в следующую дверь и нанесем визит того же рода Фоскару. — Меркатто перевела взгляд на Морвира. — Наверху, пока хозяева развлекаются, будут караулить стражники. Ими можете заняться вы с Дэй.

— Правда? — Отравитель оторвался на миг от созерцания своих ногтей. — Достойное применение для наших талантов, ничего не скажешь.

— Постарайтесь на этот раз не отравить полгорода. Братьев желательно убить, не привлекая ненужного внимания. Но если что-то пойдет не так… за дело примутся лицедеи.

Старый наемник ткнул трясущимся пальцем в макет.

— Занимаем сначала двор, потом игорный зал и курильню, потом лестницы. Гостей окружаем и разоружаем. Со всей вежливостью, разумеется, и деликатностью. Просто придерживаем.

— Придерживаем. — Меркатто постучала по столешнице обтянутым перчаткой указательным пальцем. — Хочу, чтобы все вы накрепко вбили это слово себе в головы. Мы убиваем Арио, убиваем Фоскара. Возникнут затруднения — разбирайтесь с ними должным образом, но лишней крови старайтесь не проливать. Хлопот нам потом и без того хватит. Все понятно?

Коска прочистил горло.

— Думаю, стаканчик помог бы мне уложить это в…

— Понятно, — перебил Трясучка. — Гостей придерживать, обходиться без лишней крови.

— Два убийства. — Балагур поставил котелок на середину стола. — Одно и еще одно, и все. Еда готова.

Он начал раскладывать жаркое по тарелкам, мечтая убедиться, что каждому досталось одинаковое количество кусочков мяса. И лука, и моркови. И одинаковое количество бобов. Но, пока он их сосчитает, еда остынет. К тому же Балагур знал, что такая точность многих раздражает. В Схроне как-то раз началась даже массовая драка, и Балагур убил двоих, а третьему отрезал руку. Сейчас ему не хотелось убивать. Хотелось есть. Поэтому он удовлетворился, выдав каждому одинаковое количество черпаков, и ощущение беспокойства его покинуло.

— Вкусно, — набив рот, прочавкала Дэй. — Потрясающе. А еще дадут?

— Где вы научились готовить, мой друг? — спросил Коска.

— В Схроне. Провел три года на кухне. Человек, который меня учил, был главным поваром герцога Борлетты.

— За что он попал в тюрьму?

— Убил жену. Разрубил ее на части, приготовил жаркое и съел.

За столом воцарилась тишина.

Нарушил ее Коска, откашлявшись:

— Надеюсь, в этом жарком нет ничьей жены?

— Мясник сказал — баранина, и я ему верю. — Балагур поднял вилку. — Человечину так дешево не продают.

И вновь наступило неловкое молчание — как всегда, когда Балагур произносил больше трех слов кряду. Потом Коска хохотнул:

— Зависит от обстоятельств. Помнишь, Монца, детей, которых мы нашли при осаде Муриса? — Взгляд у нее стал еще мрачнее обычного, но это его не остановило. — Хотели было продать их каким-нибудь работорговцам, но, думаете, смогли…

— Конечно! — возопил вдруг Морвир, чуть не сорвавшись на визг. — Весело вам! Что может быть смешней, чем дети-сироты, которых продают в рабство?

За столом снова стало тихо. Отравитель и наемник свирепо уставились друг на друга. Обмен такими взглядами Балагуру случалось видеть в Схроне, когда прибывало пополнение и люди вынуждены были сидеть вдвоем в одной камере. Порой они попросту не понимали друг друга. Порой проникались ненавистью с первого взгляда. Оказывались слишком разными. Или, наоборот, слишком похожими. Здесь предсказать развитие событий было, конечно, сложнее. Но в Схроне, если два человека смотрели друг на друга так, дело рано или поздно заканчивалось убийством.

Выпить, выпить, выпить… Взгляд Коски соскользнул с лица Морвира, этой расфуфыренной вши, вниз, на полный вина бокал отравителя, обласкал бокалы остальных, вернулся неохотно к собственной тошнотной кружке с водой. И приковался наконец, словно схвачен был щипцами, к бутылке, стоявшей на столе. Один рывок — и она в руках. Интересно, сколько удастся выпить, прежде чем отнимут? Некоторые люди под давлением обстоятельств умеют пить очень быстро…

Тут он заметил, что за ним наблюдает Балагур. И увидел в печальных, мертвенных глазах бывшего арестанта нечто эдакое, отчего решил не спешить. В конце концов, он — Никомо Коска! Или был им, во всяком случае. Ввергал в трепет города… и так далее. Слишком много лет он не думал ни о чем, кроме очередной выпивки. Настало время задуматься о большем. Хотя бы о выпивке после очередной. Но меняться было нелегко.

Пот лил с него ручьями. Голова раскалывалась. Шея зудела и, стоило ее почесать, начинала зудеть еще сильнее. Он скалился, как череп, и слишком много говорил. Сам это понимал. Но оставалось лишь улыбаться и говорить… или же лечь и умереть.