Яцек Комуда - Якса. Царство железных слез [сборник litres]

– Есть, – Булксу поднял ко рту свистелку. – По коням!

– Ты хочешь отдать нас хунгурам!

Фулько склонил голову, стянул шлем вместе с шапочкой, протер мокрый от пота лоб, спокойно посмотрел на Венеду.

– Не я! Твой муж-покойник! Милош подписал вам приговор, совершив то, что легло вековечным позором на рыцарство Лендии.

– Он погиб за всех вас, пожертвовал собой, а вы даже не использовали минуты слабости язычников!

– Он обрек рыцарство на позор, а на всех лендичей обрушил ярость хунгуров. Молчи, ты не видела Рябого поля, куч трупов, костей, оружия, отрезанных голов. Нашего господина, Лазаря, которого повалили вместе с конем, а потом забрали к кагану, повелев кланяться тому и бить челом. А когда он отказался – то казнили. Был с ним воевода Весемир: упросил держать подол, когда станут рубить голову королю. Сказал: клянусь Праотцом, где будет голова Лазаря лежать – там и моя ляжет. И зарубили его тоже, и обе головы упали на землю.

– Радуйся, безупречный рыцарь! Радуйся моему несчастью! Жестокая меня ждет доля. Но ты даже представить не можешь, что сделают хунгуры с этим несчастным ребенком.

– Знаешь, что они сделали с нашими воинами из Младшей Лендии? Из градов и городов, из замков и сел. И с их детьми, и с детьми их детей, и с женами, и с дедами. Видела ты пирамиды голов? Рассеченные чрева беременных жен, отрубленные руки мужиков, горящие сборы, иноков, приколоченных к дверям? Людей, которых гонят на восток, через Монтанию, к местам, где хунгуры вызвали из бездны Чернобога?! Рубят и рвут, приколачивают кольями к земле, размыкают лошадьми, насаживают на колья… И всего этого будет достаточно, чтобы не страдать о судьбе единственного ребенка!

– Будь ты проклят! Проклят, как и те, кого ты унизил на жальнике столемов, те, у кого отобрал пояса и гербы! Ты – еще хуже!

– Лучше молись Ессе, блудодейка, чтобы тот простил тебе пороки. В этом языческом храме искупишь грехи Милоша. Миломир, Хидалла, встаем тут. За нами приедут.

Венеда дернулась в седле, но веревки держали крепко. Приедут. Хунгуры… Будет больно.

Они съезжали вниз, к огромному сборищу камней, к открытому храму, где столемы веками приносили в жертву людей, оставляя тех на поживу диким зверям. Нынче, когда их не стало, место стояло пустынным. Они въехали меж камнями, серыми и треснувшими, накренившимися и упавшими за века; дожди не смыли с них старых пятен крови, только выгладили идолищ столемских богов и бесов, из времен доисторических, когда человечество тесало камни камнями, а железо только падало со звезд.

И вдруг Фулько выпрямился в седле, потому что в центре пустого пространства кто-то стоял. Венеда его помнила, это он гладил по волосам ее сына. Высокий, худощавый, жилистый мужчина с подбритыми висками и теменем. Гиньча из Бзуры… Рыцарь щербатого щита, который вместе с остальными Проклятыми опоздал на битву на Рябом поле.

Теперь же он шагал к ним, без шлема, отбросив на спину кольчужный капюшон. С топором в правой руке и со щитом без края – в левой. Медленно, уверенно. Один.

– Фулько, Змей из Белой Сарбии! Я ждал тебя и теперь вызываю на бой. За то, что ты опозорил нас, за то, что унизил рыцарские гербы. За то, что назвал нас Проклятыми! За то, что обесчестил пояса и щиты. За то, что отобрал у нас мечи. За то, что вызвал герольда и Домарата Властовича, чтобы те выкрикивали над нами поносные слова. За все это – выйдешь со мной на бой, сам на сам, сейчас. Вставай! – Гиньча показал на траву перед собой. – Или же повалю тебя с твоего коня. До первой крови и раны.

Фулько выпрямился и взял шлем. Надел его, потом достал узкий острый меч.

– Ты проклят при жизни и после смерти, Гиньча! – крикнул он. – Черви сожрут тебя, будут кишеть у тебя в глазницах, а ты станешь выть, прикованный в бездне, рядом со своим отцом, Чернобогом. Говоришь: до первой крови! Ты трус, и никогда не мог выбрать, никогда не мог решиться. Всегда были у тебя сомнения, угрызения совести. Позволь же тебя их лишить! Умрешь тут!

Воткнул шпоры в бока коня. И бросился на противника с места, коротким галопом, потому что не было места для разгона.

Гиньча сделал движение вправо, но в последний миг отпрыгнул влево; отпрянул быстрее молнии!

Прошел перед копытами, перед опоясанной широким ремнем грудью гнедого жеребца. Поднял щит, на который упал удар меча, а сам рубанул топором. Сверху, потянув на себя, словно крюком. Острие ударило в правую руку Фулько, зацепило ее, вырвало его из седла, выбило из ритма.

Рыцарь из Белой Сарбии полетел назад, не выпустив повод из левой руки. Упал и сразу перекатился влево, вскочил, заслоняясь круглым щитом.

И тогда Гиньча метнул топор, с яростью, так, что засвистел разрезаемый воздух. Топор воткнулся в щит врага, сила удара пригнула ему руку вниз.

А господин Бзуры обрушился на Фулько с мечом. Ударил сверху, справа, сменил удар, ткнул снизу, прощупал противника от бока, заслоненного кольчугой. И вдруг рванул вперед, в отчаянную атаку, протаранив врага каплевидным щитом. Сбил его с ног, свалил на бок, пинком перевернул на спину. Рубанул раз, другой, выбивая меч из рук противника.

– Убейте его! – крикнул Фулько. – Проклятый! Проклятый предатель!

– Назови меня еще раз предателем, и голова твоя слетит с плеч!

– Бейте!

И четверо воинов Фулько двинули лошадей, наехав на одинокого рыцаря. С криком, с грохотом, с вынутыми кордами и топорами. Как железная орда, лишенная головы!

И тогда свистнули стрелы. Одна, вторая, третья. Из-за камней, из-за менгиров вырвались на конях люди из свиты Гиньчи. Отбросили прямые короткие луки, достали острое оружие. Встали, словно стена, перед хозяином, прикрыли. Били и лупили, сколько было сил, без милосердия.

Оруженосец и двое людей Фулько пали с коней, нашпигованные стрелами. Еще двое попытались сбежать. До них добрались за кругом старых богов…

А Гиньча двумя руками высоко воздел меч. И заколебался, потому что хотел лишь пригрозить врагу. Ошибся. В руке у Фулько блеснул нож, воткнулся в левую ногу рыцаря, прорезал штанину, проехался по кости…

Гиньча вздрогнул от боли. Ткнул клинком Фулько прямо в грудь. Противник вскрикнул; утих, когда Проклятый вырвал меч, поднял еще раз, воткнул снова, уже с гневом, с болью, сознательно!

Фулько затрясся, пятки его ударили в землю, когда кончик меча прорвал кольчугу, проткнул стеганку, рубаху и тело. А Гиньча вырвал оружие.

– Ты не дал мне времени, а себе – милосердия… – прохрипел он.

Не вытирая клинок, стряхнул на траву капли крови, захромал к Венеде. Казался мессией, самим Ессой, который вывел ведов из проклятого города на востоке, храня от силы Чернобога. Воткнул меч в землю, потянулся за кинжалом, провел острием по веревкам, державшим вдову, медленным, осторожным движением.