Яцек Комуда - Якса. Царство железных слез [сборник litres]

– Девку… берите, – хрипел с болью бородач. – Ваша… Меня только оставьте…

– Шиги! – приказал Булксу хунгуру. Они понимали друг друга без слов. Воин уселся кудлатому на спину, потянул за черные вихры, вздергивая вверх его окровавленную голову

– Лель! Прикончи его! Во имя Матери-Земли!

– Я?! – простонал побледневший юноша. – Может, по…

Булксу одним движением ударил молодого по лицу твердой ладонью в перчатке из кожи жеребчика.

– Ты… Хватит уже! Добей!

Толкнул молодого и захрипел, плюясь кровью, почти согнувшись пополам.

Лель трясся. Но потянулся к левому боку, вынул саблю – медленно, неторопливо.

– У меня золото есть! – взревел подгорянин. – В углу хаты закопано. Берите!

Дрожащий Лель ударил его в шею жестоким железом! Убил не сразу – сперва только пустил кровь. Потом с отчаяньем, трясущейся рукой, добавлял: раз, еще и еще. Расхлестал горло, вены, залил кровью пол и себя.

А потом кинул саблю, прыгнул в угол, его били судороги. Вернулся через миг, вытирая рот рукавом катанги.

– Сде… лал, – простонал. – Сделал… О-о-ох, отче!

Бортэ и Шиги прыгнули под стену, где у очага сидел, привалившись к стене, грязный, ободранный, окровавленный Якса. Лицо его покрыто было черной щетиной. Подбритые по вискам волосы уже отрасли, почти падали на плечи.

– Якса Дружич, – прохрипел Булксу. – Столько усилий, столько крови и потерь.

– Стоило того? – холодно улыбнулся рыцарь. – Не печалишься ты, что стольких приятелей нет с тобой рядом, хунгур?

– Печалюсь о сыне, Якса. Он умер из-за тебя. А ты – живешь! Все еще живешь. Ну, теперь уже недолго. Лель!

– Что?..

– Возьми себя в руки! Скоро ты убьешь настоящего врага. И тогда станут тебя звать дарканом, благородным. Станешь мужчиной. Заковать его!

Булксу схватил лук, наложил стрелу, прицелился в Яксу. Бортэ выбежал из хаты, вернулся с деревянными дыбами. Подходил осторожно, но рыцарь прикрыл глаза. Ослаб, потерял много крови, был ранен и едва жив. Сил не оставалось.

– Помнишь это?! – завыл Булксу. – Ты был тогда маленьким. Должен был умереть на колу. Как мой сын. Я закончу все годы спустя. За Могке.

Вместе с Шиги он схватил Яксу, взял в дыбы его руки и голову. Да так и оставил – опертого о стену и каменное возвышение вокруг очага. Якса был настолько слаб, что только стонал. Лель всунул саблю в ножны, выпрямился.

– Странно убивать человека за поступки отца.

– Это не человек, это лендич. А значит – пес. Подлый и недобитый.

– Только негодяй всех считает псами, хунгур, – отозвался Якса.

– Твой отец, Милош, убил на Рябом поле кагана Горана Уст-Дуума. Не в битве, подло. И за это его сын, твой дядя, Лель, приказал вырезать весь род Дружичей. Мы выследили всех, развеяли с пеплом, пока не осталось от них ничего, только воспоминания, которые разнесет степной ветер. Мы убили его дядю и мать; их головы украсили Великую Юрту. Мы перебили женщин и детей, а беременным рассекали лона, чтобы те никогда не выпустили на свет проклятые плоды и предателей и никогда не смогли угрожать жизни кагана. И его сыновьям. И сыновьям его сыновей, и всем побратимам. Но этот, – он указал нагайкой на рыцаря, – последний. Он сбежал, когда был ребенком, из-за него я потерял единственного своего сына. Прятался по селам и лесам, но мы до него добрались. Завтра, Лель, тебя согреет его кровь. Заберите падаль, – он указал на труп кудлатого разбойника. – И этого тоже, – указал на великана. – Останемся тут на ночь.

Бортэ и Шиги схватили кудлатого за руки и поволокли к двери. И тогда на лавке что-то зашевелилось. Черноволосая грязная девка прыгнула к телу, принялась кричать, орать, лупить кулаками хунгуров, что волокли труп за порог. Когда она хотела выйти за ними из хаты, кто-то заступил ей дорогу. Сильная рука в кожаной рукавице схватила ее за кудри, ударила виском и щекой в деревянный косяк, а потом толкнула – на лавку. Девка стукнулась лицом об угол, свалилась на глинобитный пол, оставив на доске кровавый след. Вползла под лавку, словно это было самое безопасное место.

Тот, кто ее ударил – плечистый, бородатый мужчина, – вошел в хату, взглянул на Яксу, кивнул и обратился к Булксу.

– Благородный Лель убьет завтра Яксу, но голова его – моя. Помни, Булксу, каким был договор. Жизнь для кагана. Башка – для князя Дреговии.

Якса сплюнул.

– Двести гривен, – прохрипел Булксу. – Ты обменяешь достоинство на золото, Глеб.

– Достоинство дреговичей мы погребли на Рябом поле. Вы давно его из нас выдавили. Мы сделались такими же никчемными, как и хунгуры.

Булксу засмеялся, сел на лавку. Прокашлялся. Выглядел худо, глаза его блестели от жара.

– Голова Яксы принадлежит Лелю, дрегович. Проси, бей челом, может, он тебя и послушает. С завтрашнего дня он станет малым каганом. К нему обращайся.

Глеб улыбнулся, словно увидев плохую игру, отступил к двери, вернулся, держа в руке глиняный кувшин, поставил тот рядом с Булксу на лавку.

– Мед, – сказал. – Великие багадыры, выпьем за победу. Эти козоебы где-то украли целый бочонок. Так много, что нам до утра хватит. О, великий багадыр Лель, я стану пить за твое здоровье. И вы попробуйте!

Молодой хунгур с любопытством присел на лавку.

– Позовите всех! Бортэ! Шиги!

На его призыв пришел только второй. Улыбнулся и облизнул узкие, жестокие губы. Причмокнул. Булксу и Лель тоже не заставили себя долго упрашивать.

Якса заснул; сжался и прилег под стеной на глинобитном полу. Думал, что это смерть, и удивился, что та приходит так легко и что израненное тело наконец охватывает полное спокойствие. Он ошибался: разбудил его свет огня, жар, пышущий сбоку; кто-то подбросил дров в огонь, и красные отсветы разлились по комнате.

Хунгуры и Глеб пили; Лель и Шиги покачивались, шумели, перекрикивали друг друга на гортанном языке степи. Булксу сидел бледный и сплевывал кровью на пол; мед ему не слишком-то помог. Якса начинал уже догадываться, для чего Глеб, с его искалеченной мордой, подливал им в деревянные кубки, подлизывался к ним и подмахивал как мог. Поймав его взгляд, Глеб едва заметно кивнул. Да-а-а. Залили зенки. Восточные дикари пить не умели. Довольно и пары кубков меда или вина – любой лендич или подгорянин от них едва начнет покачиваться, – чтобы хунгур впадал в безумие. Бегал, кричал, шатался, порой нападал, но не был серьезным противником. Вместо того чтобы облагораживать, дар бортей и винниц навлекал на хунгуров безумие.

Шиги встал, схватился за саблю, тряхнул Булксу, который даже не обратил на него внимания.

– Уджи-и-ин! Где Уджин?! – завыл он. – Вы ее спрятали!

– Поищи под лавкой, дружок, – крикнул Глеб. – Бери ее, степной волк… Покажи, каков на вкус хрен воина светлейшего кагана.

И Шиги пошел. В угол, где под лавкой пряталась молодуха, побитая дреговичем. Пал на колени, хотел ее вытянуть. Кажется, та его укусила, потому что он крикнул, подпрыгнул, встал покачиваясь; схватил лавку за угол и отбросил ее в сторону, отбирая у девки последнюю защиту.