Евгения Сафонова - Кукольная королева [litres]

Остаётся сделать последнюю ставку – на всё.

– Ты…

– Он не причинит мне вреда, – сказала Таша. – Сам знаешь. Но насчёт вас с братом не уверена.

– Мы с тобой. До конца.

Она не стала возражать. Возможно потому, что сама этого хотела. Возможно потому, что в голосе мальчишки прозвучали особые нотки, ясно указавшие – возражения не примутся.

– Конец может быть не столь далёким, каким кажется, – только заметила Таша.

– Ты сама вчера сказала, что умереть за тебя – наш долг. – Легонько шевельнув пальцами, Джеми скользнул ладонью по воздуху, будто аккомпанируя на невидимых струнах заклятию, пролившемуся с его губ. – Идём?

– Так просто?..

– Они не ожидали удара. Не от меня. Хотя, если мы вдруг вернёмся, меня живьём съедят за то, что я остановил личное время беззащитных отдыхающих. Течения ближайших шести моментов они попросту не заметят, и за это время нам желательно оказаться достаточно далеко, чтобы нас не нашли.

– Здесь невозможно найти кого-то, если Равнина того не хочет, – сказала Таша, поднимаясь на ноги, почти повторив то, что слышала от Арона вечность назад.

Оставалось последнее.

– Поклянись мне… поклянитесь, что не будете вмешиваться, если я не попрошу. Вы знаете, чем это обернётся на Равнине. Для вас – в первую очередь.

– Но…

– Клянитесь. Иначе я отдам вам приказ остаться здесь. Или останусь сама, но едва ли это поможет мне в конечном счёте себя обезопасить, как Алексас любезно мне указал.

Его «клянусь» прозвучало так тихо, что почти слилось с голосом ветра. Но всё-таки прозвучало.

Таша шагнула вперёд по шуршащим одуванчикам, – и в ночь они двинулись вместе.

Джеми не знал, сколько они шли сквозь холодную серую мглу. Звёзд не было: во все стороны простирался лишь мрак. Не было тропы, не было направлений, осталось лишь бесконечное поле да чертополох, цепляющийся за ноги. Будущее струилось в прошедшее, пока Таша, не проронив ни звука, шла вперёд – уверенно, не сбиваясь с шага, будто её влекла непреодолимая сила.

Когда время приготовилось окончательно размыться в бесконечность, лицо обдул влажный ветер – и Джеми понял, что Таша замерла в паре шагов от реки.

Река появилась внезапно. Бурно ревущий поток плевался в лицо ледяными брызгами, мост, пересекающий его, был грубо сложен из кое-как наваленных каменных плит. Следом пришло внезапное осознание, что всё это отчётливо видно: ночь сменилась предрассветной серостью.

Говорят, темнее всего перед рассветом; но та предрассветная пора, когда солнце подбирается снизу к горизонту, не является самой тёмной. Она… серая. Не свет, не тьма, что-то между ними.

Все маги знали: опаснее всего не абсолют – он устойчив и постоянен. Опаснее всего вещи на грани.

– Что ты видишь? – спросила Таша.

– Реку. – Джеми недоумённо посмотрел на неё. – А ты?

– Когда я была тут в прошлый раз, здесь тёк ручей. – Таша будто не расслышала вопроса. – С мостом коромыслом.

– А… наверное, ручей тоже отражает твою душу. И её состояние.

Таша не ответила.

Она стояла на краю бездны, где плескалась меж краёв сизая мгла. Она видела мост, тянувшийся над широкой полосой жадной черноты: верёвочный, ненадёжный, с хлипкими деревянными досками, местами треснувшими, местами сломанными… но порой Таше казалось, что вместо пропасти перед ней ручей, тускло посверкивающий в зарождающемся свете; что холодный ветер сменяется тёплым и мягким, что жёсткая колкость чертополоха уступает солнышкам цветущих одуванчиков, а на краю зрения мелькает резной парапет каменного коромысла.

Всё зависело лишь от того, как посмотреть. От того, какая Таша смотрела.

Та, что хотела поддаться зову всех своих потом – или та, что хотела жить.

– Идём дальше?

– Нет. – Таша неотрывно смотрела на воду. – Мы должны встретиться здесь.

– А он как об этом узнает?

Вместо ответа Таша прикрыла глаза – и сжала зеркальце в кулаке.

– Палач…

Какое-то время она слушала, как шуршит чертополох.

– Палач.

Она слушала, как гудит ветер, гуляя между кромками каменистого обрыва.

– Лиар!

Она слушала, как тяжело и напряжённо дышит Джеми, ждавший в паре шагов.

«Не ожидал, что ты соскучишься так скоро».

Голос амадэя смехом раскатился в ушах, – и Таша сглотнула, смачивая пересохшее горло.

– Я хочу поговорить.

«Весь к твоим услугам».

– Я не буду разговаривать с призраком. Я хочу видеть твоё лицо. Хочу смотреть в твои глаза.

Ту пару мгновений, в которые ничего не происходило, Таша думала, что этого следовало ожидать. Что, естественно, амадэй не мог на это купиться.

Потом узнала чувство, которое уже испытала однажды – будто кто-то тянет нитку, привязанную к руке, – и, повернув голову, увидела, как к ней движется мрак.

Мрак был бесформенным, бесплотным. Сгусток черноты без очертаний, заставлявший свет на своём пути исчезать. Но чем ближе он становился, тем отчётливее Таша различала в нём нечто, напоминающее длинный плащ с капюшоном.

Таша смотрела, как приближается чёрная тень, облекавшаяся материальностью на её глазах, – и когда им остался друг до друга только шаг, Палач остановился, насмешливо вскинув безоружные руки, вглядываясь в её лицо.

– Что ж, – произнёс он, – смотри.

Таша расслышала судорожный вдох за своей спиной.

– Джеми, не вмешивайся.

– Таша…

– Ты поклялся мне!

Когда мальчишка отступил назад, Таша почти физически ощутила, как её окатывают волны гнева из-за постигшей его участи безмолвного зрителя.

Нет, Джеми. Здесь и сейчас – есть только я и он.

– Полагаю, ты достаточно умна, чтобы не пытаться вершить месть на Ложных Землях, – сказал Лиар, опуская руки.

– Верно.

– Зачем звала?

– Поговорить.

– Идеальное место для переговоров? Моя магия здесь обернётся против меня, это верно. – Его улыбка была почти благосклонной. – О чём же?

– Что я должна сделать, чтобы положить всему этому конец?

Он рассмеялся так, что не барахтайся Таша уже в болоте безнадёжности, сейчас она рухнула бы в него с головой.

– Ты отомстил Арону, – проговорила она. – Чего ещё ты хочешь?

– Сложный вопрос. – Палач лениво склонил голову. – А ты уверена, что хочешь положить этому конец?

Ветер Равнины леденил её щёки.

– Ты была рождена для иной судьбы, чем ждала тебя, останься всё так, как было. Я знаю, тебе хочется верить, что ваша с матерью деревенская идиллия длилась бы вечно, но, поверь, она закончилась бы куда быстрее и куда трагичнее, – голос его звучал скорее печально, чем вкрадчиво. – Сколько ещё лет вам удавалось бы скрывать свои большие и маленькие тайны? Сколько лет, в которые Ленмариэль Бьорк беспрерывно тосковала бы о жизни до восстания, а ты – о жизни, которой никогда не знала и не смогла бы узнать?