Ник Перумов - Когда мир изменился [litres]

Могло показаться, что на аккуратно разложенные артефакты начинают капать тёмные маслянистые капли, стремительно растекаться, впитываться даже в металл.

Некромант ощутил короткие болезненные толчки; со всех сторон над разложенными артефактами поднимались призрачные фигуры, зыбкие и размытые. Ткань реальности задрожала, истончаясь.

…Когда-то он жадно повторял это раз за разом, надеясь, что за «разрывом» последует и долгожданный выход в Межреальность. Всякий раз оканчивалось ничем, однако он всё равно надеялся – «ошибся с заклинанием», «неправильно расчертил фигуру», «не хватило силы»; пока наконец не бросил это занятие.

Сейчас реальность вновь стала стираться; а сам некромант, собирая воедино всё зло артефактов, всю их чёрную память, воздвигал образ тёмного своего двойника, тянущегося к мирно дремавшему погосту.

Если здесь бывал лич – а он едва ли обошёл стороной это кладбище, – то его след должен отыскаться.

Пройти надлежало по лезвию ножа – со стороны должно было показаться, что кто-то собирается поднять весь погост, но именно что показаться.

Посмотрим, колдун, что ты ответишь на это.

Я пущу по твоему запаху сотню мёртвых ищеек. Они отыщут тебя, где б ты ни скрылся, вытащат из любой норы, из любой дыры. И тогда мы поговорим.

Зелёный свет в глазницах черепа вспыхнул ярче. Некромант ощутил, как шевельнулись под землёй и в склепах мертвецы, пока ещё сонные, не размыкающие незрячих глаз.

Осторожнее, Кэр Лаэда!

Раньше ты бы не рискнул – но раньше не попадалось тебе здесь и девушек из владений Саттарского дюка, что в Эгесте.

Одна за другой туманные фигуры стали отделяться от артефактов.

Девять. Девять уничтоженных некромантом сущностей; память мёртвых получала воплощение.

Девять теней расходились в разные стороны, и Фесс слышал их беззвучные вопли, полные боли и ярости. Они вновь проживали свои последние мгновения, своё падение, свои отчаяние и ужас – размах стали у самых глаз, погасивший чувства, удушающее заклятие, от которого лопаются жилы на шее; вышедшие из повиновения монстры и их клыки, что вонзались в плоть.

Смерть каждого была страшна. И сейчас эти муки гнали их вперёд, на поиски – потому что была надежда, что вызвавший их из небытия победитель всё-таки смилостивится, отпустит обратно в серое ничто, где нет ничего, но нет и боли.

Ищите, летел им вслед строгий приказ. Ищите след того, кто поднимает мертвецов, кто делает из них слуг, но не для простой и понятной работы, а убивать других. Ищите его, и не говорите, что его тут никогда не было!..

Рыцарь Конрад, как было велено, с мечом наголо выхаживал вокруг неподвижно замершего некромага. Видел, как засветился жутко нечеловеческий череп на вершине посоха – настоящее страшилище, и где некромаг такое выкопал?

Видел, как свет этот стал оседать словно бы туманом на разложенные кругом предметы, и они заблестели, точно и впрямь под дождём.

А потом вдруг над ними что-то задрожало, как воздух над горячими камнями, и рыцарю вдруг стало очень-очень страшно. Словно в детстве, когда он жутко стыдился своего ужаса перед старым сундуком, что стоял в проходе перед детской. Казалось, там засела какая-то тварь, и вот-вот откинется крышка, раскроется пасть, и сундук прыгнет, разом проглотив и самого Конрада, и кота Плюшу, спящего рядом, и даже саму кровать.

Он не видел теней, лишь улавливал отзвук, отголосок проходящего мимо зла. Ему казалось – он слышит бестелесный шёпот многих голосов, посылающих проклятия всем ещё смеющим жить, в то время как они сами умерли, умерли, умерли!..

Рыцарь замер, покрываясь холодным пóтом. Какие силы вызвал этот удивительный некромаг, человек ниоткуда, маг без прошлого?

Темнота катилась на них со всех сторон, вечер быстро переходил в сумерки. Жуткие незримые сущности расползлись в разные стороны; и сам Конрад несколько раз ощутил на себе их холодные, исполненные презрения и ненависти взгляды, пронзающие насквозь, словно ледяные клинки.

Конрад прирос к земле, рука так и замерла на эфесе. Он хотел взяться за спрятанные на груди святые реликвии – и не смог шелохнуться.

А потом услыхал медленный мучительный скрип.

Скрипела вычурная дверь ближайшего мавзолея. Просто скрипела, и всё тут. Медленно приоткрывалась, являя абсолютную черноту за собой – словно бездонную глотку. Оттуда никто не появился, не вывалился скелет, не вырвалось какое-нибудь чудище, но от этого становилось ещё страшнее.

Они что-то искали, понимал рыцарь. След того самого лича – некромаг объяснил, что тот не мог не побывать на старом кладбище, не мог не творить тут своих чёрных дел. И, проклятье, Конрад не завидовал сейчас тому колдуну!..

Глазницы черепа полыхали зелёным, но пламя не рвалось на свободу, не вздымалось яростными языками; напротив, словно слёзы, стекало вниз, срываясь и угасая в падении. В позвоночник Фессу ввинчивалась тупая давящая боль, появившаяся уже в этом мире и значившая – его силы на пределе.

Пальцы дрожали, цепенели, отказывались чертить нужное. Над артефактами поднимался дым, и призрачные их насельники ползали туда-сюда по кладбищу, против собственной воли выполняя приказ. Некромант слышал их бестелесные вопли; похоже, каждый миг вне своего вместилища стоил аппарации невиданных мучений.

И всё сильнее и заметнее шевелились под землёй старые кости.

Разбуженные некромантом призраки скользили над травой, с лёгкостью проникая сквозь камень склепов и мавзолеев. Пыль, мрак, паутина, кое-где увядшие цветы, брошенные на смерть без света и тепла; тишина, безмолвие, если не считать постепенно нарастающих стонов тех, кто вот-вот может оказаться разупокоенным.

Неужто ты ошибся, Кэр Лаэда? Неужто колдун никогда не бывал здесь?…

Нет, не может быть. Самое старое и самое богатое кладбище Армере. Здесь лежали не только расторговавшиеся негоцианты, но и те чародеи, алхимики, варлоки, что верно служили его милости виконту и за кем тянулся след преступлений ничуть не меньший, чем у тех призраков, что шарили сейчас по всему погосту.

Череп ронял пылающие зелёные слёзы.

Мало-помалу голоса призраков становились всё чётче, теперь некромант мог уже разобрать слова.

– Изглодаю плоть твою, и изгрызу кости, и проглочу глаза твои… – рычал глубокий бас.

– Душа, душа, душа! Нежная, сладкая, трепетная! Она наша, наша, наша!.. – вторил ему визгливый тенорок.

– Умирать страшно, когда больно. Они все храбрились, большие и сильные… – вкрадчиво вещал совсем молодой женский голос. Ненавистью и злобой он прямо-таки истекал. – Они храбрились и грозили мне, а потом умирали. И я поцелую тебя и буду целовать, пока медленно перерезаю тебе горло, некромаг!..

Они были бессильны – до срока. Они выполняли его приказ, тоже до срока. И срок этот истекал.