Виталий Храмов - Темные тропы [litres с оптимизированной обложкой]

– Нет, мам, пусть говорит, – твёрдо сказал Сирус. Черты лица юношей и девушек ожесточились, взгляды – прожигали, скулы – ходили желваками.

– Сейчас привычный Мир – рухнул. Брат пошёл на брата, сын – на отца. Челядь – на владык. Чистильщики жгут друг друга на кострах. Тёмные и демоны – надели белые сутаны. При Смуте твоё урождённое право, девочка, – я указываю пальцем на Волчицу, – пустой выдох кишечника. Сегодня люди не пойдут за достоинствами предков. А только – за тобой, лично. Или – не пойдут. За вашим отцом, Медной Горой – пошли. Но он – не князь. А вот на Старую Волчицу поднялся её же город. Да, мятеж утоплен в крови, сожжён на площадях. Но нужны ли были эти смерти? Даже Смерть мне говорит, что даже для неё все эти смерти были преждевременны. И лучше бы эти люди жили и работали. Ну, владыка Западного Порубежья, ты сможешь прямо сейчас принять свой лен, добытый тебе подвигом предков, и не потерять его в Смуте? Нет? Ты же – не слуга! Ты даже не слуга!

Ком черной грязи сжался, застыл, смёрзся, поплыл к ночному ведру.

– Не слуга, – повторил я, когда ледяная глыба грохнулась в ведро, заморозив то, что там было. Зато камин вспыхнул давно прогоревшими углями. – Вот ваш отец – был слуга. Слуга чести, слуга Императора, покорный слуга собственной семьи и своего народа. Потому и славят его имя даже после его героической гибели. Тот, кто не несёт долг служения, не имеет права перед миром людей на владение. Чему служите вы, молодые люди, кроме собственных прихотей? То-то! Тряпки в зубы – вперёд! Нет, вам, барышня, особое задание. Пламя, пошли!

Огнянка искренне собралась драить полы, заблёванные дружками и подругами братьев. Но уж больно платье хорошо на ней сидит! Не девочка, а украшение Мира! Что? Извиняется, что приняла меня за слугу.

– Не надо, девочка, ты не ошиблась. Я – слуга. Потому тебе не за что извиняться, – махнул я рукой, той самой, что продолжила говорить, даже оказавшись далеко от моего рта. А как она смотрела на эту руку!

– Дед, а что значит «барышня»? – спросила Пламя.

– Уважительное обращение к молодой особе женского пола знатного рода, – ответил я.

А вот девушку-мага интересовало другое – мой магический потенциал и статус, соответствующий этому. А в моём случае – не соответствующий.

– Я поняла ваши слова – про служение. Я и братьям так же говорила. Да они и сами знают. Но они надеются, что всё это будет когда-нибудь, позже. Но, я вас приняла за прислугу. Но столь великий маг не может быть прислугой. Я готовлюсь к сдаче испытаний на степень боевого мага. Но ваш потенциал я даже не ощущаю! И магия ваша! Так буднично, для мытья пола! Сколько стихий и школ! Вы же подожгли камин! Это моя стихия! Но я даже не почувствовала применение заклинания! Это меньшее, чем на две ступени выше меня! Самое меньшее – две ступени! Прошу прощения.

– Может, я прислуга твоей матери, слуга Смерти. И я не применяю заклинаний, потому как я – не маг. – Пожал плечами я.

Огнянка оторопела. Пламя усмехнулась:

– Вот и надо мной он так же издевается.

– Закрыли тему, – поднял руку я. – Сейчас я еду с вами, потом – сами. Внучка моя, самонавязавшаяся мне, вот это вот любопытное очарование, так мечтала увидеть столицу. Вот ты ей, Огонь Светогора, и покажешь столичные достопримечательности. Ну, что тут есть красивого и особого, вам – виднее. Такая красавица, как ты, должна понимать в красоте.

Девушка манерно поклонилась, приседая, благодаря за слова, наверное.

Потом я крикнул Пада, велел закрыть за нами, отворил ворота, выпустил девочек.

Извозчик ждал, меланхолично пожёвывая соломинку. Я усадил девочек в телегу, сел сам.

– В Гильдию наёмников! – велел я водителю. Какому «водителю»? Водителю кобылы, какому же ещё!

Когда я вернулся, уборка стояла такая, что пыль и мат – столбом. Из распахнутого окна высунулась раскрасневшаяся Лилия с прилипшими ко лбу локонами, осмотрела нас, утёрла запястьем лоб, поправила платок, скрылась.

– Вот, Дубняк, этот двор, дом и его обитателей вам и надо беречь пуще зеницы собственного ока, – провожу я левой рукой по двору, тут же и подманиваю высунувшегося с вилами из конюшни Пада.

– Знакомьтесь. Дубняк, десятник стражи, это – Павел, наш домоуправитель. Со всеми вопросами – к нему.

Бойцы кивнули, Дубняк пошёл по двору, жестами расставляя людей. Из дому поглазеть выскочил каждый. Не все разом, а – сменяясь. Волчонок – подошёл.

– Что-то намечается серьёзное? – тихо спросил он.

– Безумие, – так же тихо ответил я, – которое мне пришлось наблюдать в Волчьем Логове.

Волчонок отошёл в задумчивости, через несколько минут оседлал коня и ускакал. Вернулся уже совсем потемну.

Примечательно была одета Волчица. Не в платья и юбки, не корсеты с кружевами, а – в костюм, хотя и сшитый по её фигуре, но по мужскому типу – штаны, рубаха, кожаная безрукавка с кучей шнурков, была ещё и куртка с полами до середины бедра, но ввиду внутренних работ она висела на спинке стула. Все одиннадцать наёмников украдкой пялились на одетую Волчицу не меньше, чем накануне – на голую. А вот меня девушка в обжимающих ноги кожаных штанах для верховой езды не удивила. Хотя, покопавшись в памяти, так и не вспомнил ни одного субъекта женского пола, одетого в штаны. Без штанов – видел. Особенно много – сегодня. Как-то всё больше юбки носили. Но должен признать – небольшая и изящная, особенно на фоне красноволосых богатырей и моей зазнобы, Волчица впечатляла.

Подхватил коромысло, что волокла Боза, которая сначала испугалась, тут же – рассердилась, но узнав меня – растерялась. Попыталась отобрать, говоря, что «не следовает», что «не поймут», «урон чести».

– Завянь! – велел я ей. – Куда несла-то?

– Мойню хочу затопить. Все вон как потеют. А мыться где? – лопочет Боза. Она прям сама не своя. И кровью странной пахнет… Ах вот что!

– И давно у тебя началось?

Сжалась, будто я ударить хотел её, упала на колени, я, несбалансированный с этим долбаным коромыслом и полными вёдрами, не успел отскочить – в сапоги вцепилась, пыль столичную на губы собирает, причитая, сквозь рёв коровий:

– Не губи, благодеятель! Не отдавай меня за старого воина! Всё для тебя сделаю! Чем хочешь буду! Хочь убивай меня, хочь – режь, хочь – насильничай! Только не гони!

– Да ты совсем рехнулась, девка? – отшвырнул я её от своих ног. – Ты Пашке говорила?

– Не-е-ет! – ревёт опять. – Я – испугалась!

– Дура! – отвечаю я, наконец сбалансировав эту долбаную воду в деревянных кадках на плече, схватил её за руку, поднял, чуть не оторвав руку – Бегом к Боярыне Морозовой! Бегом! Скажешь, что у тебя приключилось, да доложишь, что освободил я тебя от работ до утра. Как тебя научит с бедой этой управиться, приляг. Ох и дура ты, девка!