Виталий Храмов - Темные тропы [litres с оптимизированной обложкой]

Тут же приходит другая ассоциация – мощное дерево с ветвистой кроной. Так и все эти листочки знаний произрастали на веточках умений, ремёсел, наук, упираясь на ствол личности, её интеллекта и памяти, питаясь из корневой системы традиции и опыта предков. Именно это «Я» и делало все эти ценнейшие знания – живыми. И вот – прихотью неведомых сил корневая система и комель основания ствола этого воображаемого дерева исчезают. Нет «Я». Ветви и листья – осыпаются горой. И появляется новая личность – я. Неведомо кто. Тонкая, сухая и мёртвая хворостина, на которой в беспорядке навалены усыхающие ветви и листья опыта и знаний, недоступных мне «Я» личностей, что жизнью своей и растили древо этих знаний.

И ещё образ – дикарь с дубиной в хранилище магических артефактов пирамиды НЗ. Это – тоже я. В магическом плане. Дикарь пытается чего-то добиться от неведомых предметов, сил и стихий, просто нажимая на выпуклости и колотя артефакты дубиной, пробуя их на зуб. Морща лоб, силится угадать предназначение предмета по его внешнему виду. Даже не представляя, что эти артефакты могут сделать такое, что он и в страшном сне увидеть не мог – извращённости воображения не хватит.

Да, мои попытки применять непостижимые для меня Силы пока были относительно успешными. И почти безопасными. Для меня и дорогих мне людей. Но я уже слышал от Пламени, как маги сбросили на Мир одну из лун. И что произошло с Миром – вижу. Я, конечно, не помню, каким должен быть мир, но душа яростно трепещет от пейзажей. И то моё состояние в парке того госпитального комплекса. Будто душа истосковалась по живой природе.

Одним словом, к чему я? К тому, что эти мои смутные ощущения силы, уверенности, нравственно-моральных ориентиров того, что «хорошо», а что «плохо», что правильно, а что в корне неверно, могли оказаться пустым пеплом от тех страниц тех книг у подножия архивной башни, кучей компоста гниющих листьев, лишённых корней и связи с землёй, читай – связи с реальностью.

Именно поэтому не стремлюсь настаивать на своём, осуждать кого-либо, к чему-либо кого-либо принуждать. Потому как мои «листочки» оторвались от земли. А то, что хорошо для сосны, смертельно для ёлки, несмотря на их внешнюю схожесть. Я мог бы императивом ткнуть щенков носом в стол, зачитать им декларацию из сотни пунктов детального пошагового плана действий, но! Я и сам не уверен, что, не будет ли этот способ спринтерским забегом к краю пропасти? То, что хорошо «Юпитеру», ломает «Яву». Или – осла? Вот! Даже тут я не уверен! Не разбираясь в дерьме – в стратегию лезть неразумно.

Пока я предавался таким невесёлым размышлениям, и ребята охладели к игре, былой азарт сошёл на нет. И слова мои и моя отрешённость не способствовали. Ну, сам накосячил – сам и выправь!

– Вот уж истинные меднолобые! – воскликнул я. – В солдатиков играем, даже словом не обмолвившись о красоте наших девушек! А ведь они старались. Прошу прощения за свою толстокожесть, но вы прекрасны!

А ведь они не только ужин сготовили без прислуги (не считая Бозу) и поварих, но успели «красоту навести» – причёски, лёгкая раскраска лица, довольно гармоничная, платья. Даже Волчица – в платье. Из дерзкого и колючего волчонка обернувшись светским котёнком. Весьма миловидным. Три женщины и все три – красивы. Каждая – по своему, своей особой красотой. Лиля – стать, величественность, женственность, сводящая с ума. Меня – точно! Серолапка – изящная и тонкая красота неуловимого очарования и загадочности. У Огонька красота – яркая, мощная, сбивающая с ног. Её рост и сложение восхищали. Всё было настолько пропорционально в ней, несмотря на то, что она ненамного отстала от братьев в росте, но даже на полголовы обогнала Волчонка. При этом она не вызывала ощущения массивности. Тонкие пальцы, длинная шея, тонкий стан, высокая грудь, вздымающаяся из выреза платья дышащими холмами страсти. И конечно, львиная огненная грива сияющих силой и молодостью волос пылала ореолом, ослепляя.

Так-то лучше! Парни тоже выразили восхищение. Как умели. Сам знаю, как легко ошибиться, забывая высказать близким девушкам, как они красивы. Потому как – они привычно красивы. А вот от близких и любимых им-то как раз такие слова и нужнее всего. И какой бы отчаянной валькирией была девушка, она всё одно хочет быть сначала – красивой и любимой, а уж потом – всем остальным.

Вот на этой возвышенной ноте и закончился вечер. Целуем золотые пальчики наших девочек, что не только вкусно готовят, но и о красоте не забывают. Умницы-красавицы. Вот! Глаза блестят. Там, глядишь, не только у меня с Сирусом, но и у Волчонка наконец что-то получится. Про Горана – молчу.

И он молчит. Выразив дежурные комплименты, за компанию – проводив всех, юноша вернулся к столу. Подперев горестную голову рукой, ероша потрескивающие искрами пламенные волосы, стал в задумчивости передвигать приборы на столе. Потом встал, принёс карту. И очень долго в неё всматривался, будто стремясь что-то увидеть сквозь плотную кожу раскрашенного свитка карты.

Ночь прошла тихо и спокойно, если не считать четырёх испорченных мечей и чуть не сожжённой, а потом и едва не взорванной бани.

И нервного состояния стражи. Нет, не из-за моих опытов. Дубняка скорее беспокоили те соглядатаи. Ещё вчера вечером Дубняк подошёл ко мне и тихо оповестил, что подозревает, что дом находится под наблюдением. А ведь стража наша не знала ничего про накопители.

– Ты уверен? – так же тихо спросил я.

– Нет, не уверен, – покачал он головой, потёр пальцы друг о друга перед носом, вдыхая воздух, пояснил, – Чую я. Я уже тринадцать лет возглавляю отряд. И до этого шесть лет наёмничал. И всё – стражем. Ребята пару раз видели одни и те же лица. Да и то – самым краем глаза. Может быть, это просто моя излишняя предосторожность, но я решил предупредить вас, ал.

– Думаешь, что-то серьёзное? – спросил я. На фоне того, что мы засветили очень немалые богатства – серьёзный звоночек.

– Не думаю, – чуть покачал головой Дубняк. – Серьёзным людям ещё рано вами интересоваться. Да и настоящих соглядатаев мои ребятки бы и не увидели. Но предупредить я обязан. И прошу дозволить выставить стражей в доме. У покоев детей и алы. Вы, как я понимаю, опять спать не будете?

– В доме? – чуть удивился я.

– Я думаю, что это не налётчики, а – воришки. Мелочь какая-нибудь. Я уже почти два десятка лет в этом деле – всех серьёзных главарей Ночного Двора знаю. Ничего им ещё не долетело. Дикие это какие-то. Может, молодые да ранние. Если втихую захотят пробраться в дом – женщин и детей напугают. Для того мои ребятки там и постоят.

Дозволил. И долго смотрел ему в спину. Мне опять повезло? Хотя нет. Дубняк себе и своим людям цену знал, марку держал. А когда я пришёл нанять людей, то этот отряд и был единственным. Более дешёвых – уже не осталось. Одиночки были. Но мне не хотелось взваливать на себя сержантские функции и головную боль по надзору за кучей одиночных наёмников. А готовый отряд именно охранников, а не бойцов был один. Дорогой. Но потом договорились о скидке. А вот теперь Дубняк удивляет мастерством. Всё же несение караульной службы и взятие боем укрепления – немного разные умения. И не факт, что умелый рубака способен часами стоять в тени, не теряя бдительности. Или вот так – сутками сканировать прохожих на улице и в округе дома, выявив неслучайное совпадение лиц. Или рисуется? Посмотрим.