Джонатан Френч - Серые ублюдки [litres]

– Для чего? – спросил Певчий, сдвинув брови.

С улыбкой начав взбираться по лестнице, Шакал снова изобразил рев умирающего медведя.

В ту ночь, ощущая приятный шум в голове, он устроился на койке, которую выставил на крыльце приюта. Горячий воздух наполняло непрестанное пение цикад. Он спал беспокойно: даже вино не смогло заглушить сны об орках, марширующих по болоту. Но разбудил его сон более приятный – и все же он боялся, что тот сбудется. И боялся, что не сбудется.

Блажка взобралась на него, облаченная в одну только тишину. Тепло ее гладкой кожи казалось приятной прохладой среди ночного зноя. От одного веса ее тела он затвердел и скользнул в нее, еще не успев полностью проснуться. Ее губы нашли его, пытливый язык двигался неспешно. Все закончилось постыдно, блаженно, быстро. Она укусила его за шею и ухмыльнулась, он продолжал пульсировать. Пока они лежали рядом, Шакал наслаждался легким ветерком, обдувавшим потную складку, образованную их телами.

– Я уже устала тебя ждать, – прошептала она.

– Я не был уверен. Последний раз был…

– Знаю, – ответила она, избавляя его от продолжения. – Я тоже не знала точно. Мы почти все время были ночами в патрулях. А когда оставались здесь, мне казалось неправильным этим заниматься, когда Мед ранен. Если бы он узнал, это было бы все равно что стручок ему оттяпать вместе с рукой.

– А Овес? – спросил Шакал. – Если ему не сказать – это то же самое.

– Ничего страшного, – Блажка рассмеялась. – Кто, думаешь, меня подтолкнул, чтобы я пришла сюда?

Шакал шевельнулся, чтобы посмотреть на нее, но увидел только линию ее изящного подбородка и отблеск лунного света в ее глазах.

– Ты шутишь!

– Не шучу. Он сказал, я буду мямлей, если не попробую.

– Это до сих пор работает? Он то же самое говорил, когда мы детьми хотели заставить тебя прокатиться на Погранце.

– О, я помню. И сломанную ключицу тоже.

Шакал улыбнулся в ночи, приятные воспоминания о прошлом наталкивали его на мысли о неведомом будущем. Он нежно провел пальцами по позвоночнику Блажки. Это движение, эта ласка были более естественны, чем ему бы хотелось. Он старался думать только о настоящем моменте, жить только с этим ветерком и цикадами, и ощущением живота Блажки, который прижимался к его животу. Он старался не думать о том, как все это должно закончиться, и закончиться скоро.

– Тебе нельзя иметь детей, – упрекнула Блажка, приподнимаясь.

– А что тогда можно?

Она пожала плечами.

– Спать. Но ты будешь мямлей, если уснешь. – И завертела бедрами поистине мучительным образом.

Шакал сел и пылко поцеловал ее, их руки переплелись. И перекатившись так, чтобы она оказалась под ним, он усердно взялся за задачу не засыпать.

Прошло еще двенадцать дней, прежде чем Хорек и Мед вернулись вместе с жителями Отрадной. Шакал и Блажка проводили много времени вместе, ускользая и никого не обманывая. Когда Хорек прибыл во главе передовой группы, они оба поняли, что их время закончилось. Блажка затащила Шакала в пустой дом, и они принесли в жертву все, что за последнее время стало таким привычным, совершив прощальное отчаянное соитие. Они вышли как раз чтобы встретить усталых прибывших. Несколько сопляков приехали на свинах, несколько поселенцев – на ослах, но большинство добиралось пешком. Они вошли в деревню, едва волоча ноги, где их приветствовали члены копыта.

Поселенцев вернулось меньше, чем предполагал Шакал, однако сопляков они потеряли не так много, как он думал. Лишь четверо претендентов предпочли испытать свою состоятельность в Шквале бивней. Биро был среди них. Шакал не мог строго судить юного парня. Серые ублюдки уже не были прежним копытом. Вернулись Нежка, к большой радости Хорька, и Колючка. Девушки приглядывали за кучкой сирот, радостно вбежавших в свой старый дом. Берил шла позади шумной толпы, ведя за руку одинокого ребенка, который шел широкими шагами.

– Слава всем богам, которых я не знаю по имени, – провозгласил Овес, увидев Пролазу живым.

Шакал выдохнул, соглашаясь с ним. Пройдя по пыльной главной улице, чтобы встретить Берил, они увидели, что маленький трикрат уже был в повязках, скрывавших его недуг.

– С ним почти никто больше не играет, – тихо сообщила Берил, обнимая их обоих.

Шакал понимающе посмотрел на Овса.

– Ну и кому они нужны, когда у тебя есть…

– Медведи и горы! – проревел Овес, наклоняясь, чтобы схватить Пролазу и усадить себе на широкие плечи. Трикраты ушли: большой скакал и рычал, а маленький заливался смехом, исходившим, казалось, из самой глубины его животика.

Берил наблюдала за их игрой с легкой, дрожащей улыбкой.

– Ему больно, Шакал. Этого не видно, когда смотришь на его радостное личико, но это так.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Шакал смотрительнице. – Но должен предупредить, кое-кто здесь желает с тобой увидеться.

– Мед мне рассказал, – ответила Берил. Ее лицо напряглось от множества сдерживаемых эмоций. – Где он?

– Ждет у коновальего колодца. Если не хочешь идти к нему сразу, я могу сказать, что вам лучше увидеться позже.

– Нет. – Берил покачала головой. – В ожидании добра нет.

Шакал ни разу в жизни не видел королевы и не узнал бы, увидев, но если та не обладала духом этой женщины-полукровки, которая уходила от него прочь, то эта королева не была достойна своего титула.

Дальше откладывать было некуда. Шакал назначил копыту собрание после заката в лавке бондаря – одной из многих опустевших построек, чьи хозяева решили не возвращаться.

Разместившись на бочках и незаконченных гробах, полуорки ждали, пока соберется все копыто. Последним явился Хорек – весь запыхавшийся, он зашнуровывал штаны. Одни добродушно посмеялись, другие покачали головой, но затем все утихло и на лице каждого отразилась важность нынешнего собрания. Не было ни стола, ни топоров, ни пня, ни кресла вождя. Только восемь посвященных братьев. Шакал устроился на верстаке, не возвышающемся над местами, которые занимали остальные, и все же он видел, что все внимание было сосредоточено на нем.

– Мы собрались, чтобы выбрать нового вождя, – сообщил он, смирившись с тем, что вводное слово должен произнести он. – Полагаю, большинство из вас уже знает, кого вы хотите видеть во главе этого копыта. Я тоже знаю. Но прежде чем мы проголосуем, вам нужно кое о чем услышать.

Шакал посмотрел на Певчего, и внимание собравшихся обратилось на старика.

Трикрат набрал воздуха в легкие и, не вставая, заговорил:

– Я был одним из тех, кто основал это копыто. Черт, я в некотором смысле основал их все. И я помню тот день, когда мы заложили первый камень Горнила. Я много лет верно следовал за нашим вождем, пока не стал понимать, во что он превращался. Спустя некоторое время я захотел сам возглавить Серых ублюдков, я почувствовал, что это мой долг. Я и сейчас это чувствую. – Певчий сделал паузу, словно потерял мысль. Затем провел рукой по густым седым волосам. – Никто из вас не знает меня по-настоящему, за исключением Колпака, но я боролся за то, чтобы спасти это копыто, задолго до того, как вы родились. И это было глупо. Один полуорк не в силах этого добиться. Копыто должно выжить только как копыто. Серым ублюдкам далеко до спасения, пусть безумие Ваятеля нам больше и не грозит. Я горд вернуться туда, где чувствую себя дома, где всегда находилось мое сердце. Я мог бы возглавить это копыто. Мог бы, и был бы хорошим вождем. Но у меня есть и другой долг. Куда более важный. Один полуорк не может спасти копыто, но один полуорк может спасти одного ребенка.