Джонатан Френч - Серые ублюдки [litres]

В эти дни они общались с другими вольными, преимущественно одиночками, реже – ехавшими в паре или небольшими группами. Все были грязными, изможденными и немногословными. Их свины выглядели тощими и неухоженными, оружие – потускневшим. Про себя Шакал удрученно отметил, что ни у кого из них не было арбалета. Он запоминал все их имена, но не был уверен, что сумеет узнать кого-либо, если встретится снова. Певчего все знали хорошо, однако особого уважения не выказывали. Он был таким же, как и все, – одним из бесприютных ездоков, странствующих по Уделью.

Почему-то незнакомцы смотрели на Шакала с кислыми лицами – то ли из-за его упитанного свина, то ли из-за упругого седла, а может, из-за арбалета. Поначалу он принимал это за обычное глумление над новичком, но их реакция была слишком стойкой и не имела никакого отношения к тому бездушному веселью, с каким в копыте встречали сопляков.

– Они будто тебе не верят, – сказал он наконец Певчему, когда они в шестой раз остановились на ночевку. – Как будто не верят, что я стал кочевником.

– Трудно поверить, что мужчина ушел из копыта, когда на нем остались нетронутые татуировки Ублюдков, – ответил Певчий, многозначительно глядя на руки Шакала.

И Шакал увидел, что он прав. Порезы зажили, и на коже остались чернила. Он этого не замечал – татуировки давно стали частью его.

Шакал недоуменно провел ладонью от плеча к запястью.

– Они… они зажили слишком быстро, – вяло попытался он объяснить.

Певчий хмыкнул.

– Так ты правда заключил сделку с Зирко?

Вопрос заставил Шакала оторваться от изучения своей кожи. Подняв глаза, он увидел, что старый трикрат смотрит на него, сдвинув брови в ожидании ответа.

– Я ходил к нему, – признался Шакал. – У меня была сломана рука, ее нужно было вылечить. И прошло слишком много времени. Я знал, что ее отрежут, если не…

– Если не случится чудо.

– Я слышал о Страве. Черт, да ты сам мне о ней рассказывал. Овес и Бла… Меня предостерегали от этого, но выбора не было. Зирко сказал, что придется заплатить цену. Точнее, даже две цены. И я согласился. Так что да, я заключил сделку. Но этот мелкий говнюк наполовину сумасшедший. Думает, что его бог вернется и поведет армию на Дар’гест, чтобы убить всех тяжаков.

Певчий насмешливо покачал головой.

– Совершить такое только Бог и может. И даже тогда…

Тени на лице старого полуорка слились с холодной призрачной пеленой.

– Ты там бывал, – догадался Шакал. – В Темных землях. Бывал, мать твою!

Певчий снова покачал головой, но не для отрицания, а от отвращения.

– Один раз.

Шакал вдруг почувствовал себя ребенком, выпрашивающим истории, сидя у Печного на колене, но не мог не задать вопрос:

– Зачем?

– За тем же, за чем ходят навстречу опасности, – медленно ответил Певчий. – Потому что с некоторыми вещами просто нужно смириться.

Чтобы не выглядеть ребенком, жаждущим титьки с молоком, Шакал решил не настаивать на продолжении разговора.

Седьмой день путешествия привел их к краю густо поросшего нагорья. Дорога тянулась дальше, вздымаясь по склону, но Певчий увел Злобного старика с мостовой, направив его по бездорожью на восток. Все чаще стали появляться ручьи и протоки, и Шакала привели в восхищение зеленые равнины, раскинувшиеся между бурых холмов. Он замечал деревья, которым не знал названия, с такой густой и зеленой листвой, что они казались почти черными, как спасительная тень, в которой они укрывались.

– Там земля Рогов? – спросил Шакал, глядя на юг, где вдали в дымке высились пики Умбровых гор.

– До нее далеко, – ответил Певчий. – А эта принадлежит Короне. Или ты думал, знать не оставит лучших уделов себе?

– А там есть кастили? С кавалерией? Кто там несет дозор?

– Никто. Это приграничные земли, Шакал. Там было мало поселений и до Нашествия, а после него вообще никого не осталось. – Певчий указал на север, через холмы. – Отсюда до края Уделья меньше полудня езды. Мы приедем в Гиспарту задолго до темноты.

– А потом?

– Ты увидишь сам.

Оставшуюся часть пути Певчий не проронил ни слова, даже не объявил, когда они покинули Уль-вундулас.

Зато Шакал это почувствовал.

Земли различались не только названиями, но и самой своей природой и духом. Местность, по которой сейчас бежал Очажок, была не похожа на родные для Шакала пустоши. Да, земля здесь была зеленее, ветры – прохладнее, но дело было не только в красоте и в климате. Эта земля была прощенной и прощающей, властно возвышаясь над своей то и дело насилуемой сестрой. У Уль-вундуласа не оставалось больше слез ни для себя, ни для своего народа, он был истощен и ожесточен от осознания того, что его страшная, выжженная солнцем поверхность не спасет их от очередного нападения. И все же благородная Гиспарта была чиста и нетронута и довольствовалась тем, что игнорировала разрушения, наносимые вторжениями и течением лет, пока между нею и Дар’гестом были раздвинуты пыльные бедра Уль-вундуласа.

Вода первого ручья в Гиспарте показалась Шакалу самой прохладной и чистой, что когда-либо касалась его горла, и ему захотелось остаться здесь насовсем. Внезапно, к своему стыду, он понял, почему тяжаки так стремились овладеть этой землей.

– Так вот что ты хотел, чтобы я увидел? – спросил он, отходя от манящего ручья. – Землю, которую мы защищаем? Землю, откуда нас прогнали хиляки, которых мы защищаем?

Певчий на этой остановке не спешился и сейчас, сощурившись вдаль, покачал головой.

– Ты должен увидеть, что мы не можем ничего защитить.

Дальше они пошли вдоль ручья, что бежал по долине с редкими деревьями, пока не достиг раскинувшегося среди холмов озера. Над спокойной поверхностью воды торчал каменный зубец, который угрюмо вздымался к полуденному небу. Певчий повел их туда вдоль западного берега озера. Здесь росли молодые деревья, которые уже начинали завоевывать склон, чтобы захватить одинокую вершину. Шакал следовал за Певчим, отдаляясь от берега и входя в тень зубца, так что они вскоре потеряли озеро из виду. Тогда деревья вокруг уступили место ослепительно-белой полосе пыльной земли, усеянной высокими грудами камней.

Пыль и камни окружали зияющую пещеру, открывающуюся в основании выступа. Рядом валялись остатки деревянных строительных лесов, побелевшие от солнца.

Певчий спешился и оставил Злобного Старика в укрытии деревьев.

– Что это было, шахта? – спросил Шакал, следуя его примеру.

Певчий утвердительно хмыкнул и достал из своей сумки пару заготовленных факелов. Полил ткань маслом из бурдюка и, передав один Шакалу, направился ко входу. Как только Шакал вышел из тени деревьев под палящее солнце, у него раздулись ноздри.

Здесь пахло домом.

Вход в шахту был больше, чем казалось издалека. Подойдя ближе, Шакал увидел, что тот был вдвое выше его роста, а его ширина позволяла пройти плечом к плечу дюжине мужчин. Из шахты веяло ощутимым холодком, несмотря на жару снаружи, довольно неприятным. Вынув нож и кусок кремня, Певчий принялся высекать искры до тех пор, пока не зажег оба факела. Затем решительно посмотрел на опорную перемычку.