Дженн Лайонс - Погибель королей [litres]

Я покачал головой.

– Ты не можешь… Ты не можешь мной управлять. Один раз это сработало, но теперь у тебя ничего не получится.

Дракон снова уселся и, словно человек, подпер голову лапой.

– Спой мне о егере Тиррине. Или нет, я знаю – о красоте Сиреллеи и о крушении планов гордого Кинората. А «Гибель Димеи» ты знаешь? Это более новая песня…

Я покачал головой.

– Я ухожу, Старик, и ты меня не остановишь.

Страшный грохот потряс остров, заставил волны содрогнуться, а песок – загудеть. По склонам холмов покатились валуны.

Старик смеялся.

– Ах, – заурчал он. – Неужели ты не знаешь эти песни? Неужели прошло так много времени? Ну хорошо. Сад мой, спой для твоего нового товарища. Спой, чтобы он мог их выучить.

И затем, к моему ужасу, колонны запели.

Все было бы ничего, будь эти камни зачарованными. Но из центра каждой колонны показалась фигура, словно пытавшаяся вырваться из земли. Они все еще были покрыты камнем, но его слой стал тоньше – он не давал им высвободиться, но уже не скрывал их очертаний. Камень отступил только там, где были их лица, позволяя им открыть глаза и рты. Они не кричали, но ужас в их глазах свидетельствовал, что они мечтают только об этом.

Каждая из этих колонн была человеком.

Я видел, как они вращали глазами в безумном страхе, я видел их панику и отчаяние. Им позволили увидеть свободу – пока они поют ради удовольствия Старика. Хуже всего было то, как чудесно они пели: их пение было идеальным рассветом, прогулкой по ухоженному весеннему саду, смехом того, кого ты любишь. Я мог бы часами завороженно слушать их, если бы не понимал, какое чудовищное преступление совершено, чтобы создать этот звук.

Я понял, что Старик собирается сделать со мной.

– Никогда, – прошептал я. За первоначальным отвращением скрывалась огромная, бесконечная впадина инстинктивного ужаса, похожего на слепую панику тех, кто боится узких пространств. Хуже всего было то, что это чувство показалось мне хорошо знакомым. Я знал, что это такое – оказаться в ловушке, оставаться в сознании, но при этом быть пленником в своем собственном теле.

Я уже через это прошел. Где – я не знал. Я не знал – когда. Я даже не знал – как. Но почему-то я был уверен, что уже через это прошел.

И я лучше умру тысячу раз, чем позволю этому повториться.

А затем я понял, что я уже не на берегу. Я бежал, и листья деревьев хлестали меня по лицу. Я бежал, бежал и бежал.

Но прошло еще несколько часов, прежде чем в моем сознании затих смех Старика.

Ладно, этот кусок мы пропустим. Все равно мне больше понравилось утро следующего дня.

Дарзин де Мон, пребывавший в чудесном расположении духа, спускался по ступеням южной башни Синего дворца. Он что-то насвистывал и думал о предмете, который замечал только благодаря его отсутствию: о скуке.

Дарзин де Мон никогда не отличался особой склонностью к размышлениям. Он сам признавал, что не добился успехов даже в искусстве самокритики, однако в большинстве случаев приходил к выводу, что это даже к лучшему. Ведь он не такой, как его отец, он не из тех, кто постоянно ноет и жалеет себя. Чувство вины и сомнения он гнал прочь. Если Дарзину не нравилась ситуация, он ее менял, а если не мог ее изменить, то не позволял ей себя подтачивать. Но были у него враги, которым даже он не мог бросить вызов, – враги, которые одерживали верх не с помощью скрытности или магии, а благодаря успеху, богатству и процветанию.

Побеждать весело, но… но что потом? Часто победа доставалась слишком легко, слишком часто она была скучной: в последнее время победы не доставляли ему особого удовольствия. Дарзин обнаружил, что уходит все дальше в поисках развлечений, к которым он еще не потерял интерес. Именно желание поразвлечься заставило его вести дела с преступным картелем Ночных Танцоров. Ему хотелось заполнить вечера тем, что еще не успело ему наскучить.

Но это… о, это совсем другое. У Дарзина стало тепло на душе при мысли о своем юном приемном «сыне». Да, это действительно испытание. Непростое дело. Сломать мальчишку было бы довольно легко – мало кто может сопротивляться пыткам, которые Дарзин мог придумать для жертвы, будь у него такое желание. Нет, Дарзин ни на секунду не сомневался в том, что смог бы растоптать Кирина, словно срезанный цветок на горячей мостовой, – раздавить так, что от него останется пятно и едва уловимый запах. Но его целью не было разрушить разум мальчишки. Более того, подобный исход сделал бы невозможным решение главной задачи. Если мальчишка может отдать ожерелье только по своей воле – значит, он должен обладать достаточным количеством воли, достаточным количеством духа, чтобы сделать такой глупый выбор.

Таким образом, в этом деле необходимым ингредиентом была тонкость. Действовать тонко Дарзин не привык, и поэтому стоящая перед ним проблема неожиданно стала восхитительно сложной. Нужно сделать так, чтобы Кирин стал несчастным, – но не слишком, чтобы он пришел в отчаяние, – но не настолько, чтобы у него появилось желание положить всему конец. Как только Дарзин с предельной четкостью покажет, что в доме де Монов Кирин не найдет ни счастья, ни убежища, тогда, и только тогда Дарзин сможет предложить ему путь к спасению…

За разумную цену – одно ожерелье с сапфиром.

А после того как мальчишка отдаст свое единственное средство защиты…

Дарзин улыбнулся. Будет приятно убить мальчишку на глазах у его отца. Он с удовольствием посмотрит на выражение лица Терина – за секунду до того, как сам Терин увидит окровавленное острие меча Дарзина.

Он все еще улыбался, когда повернул ключ в замке и без предупреждения вошел в комнату Кирина.

Затем улыбаться он перестал.

На миг Дарзин забыл, кто он и где он. Но, что самое главное, он забыл, кто она. В течение нескольких секунд под грохот ударов сердца Дарзин смотрел на представшую его глазам картину так же, как смотрит любой мужчина, заставший свою жену в объятиях другого.

Этих нескольких секунд оказалось почти достаточно для того, чтобы все испортить.

Дарзин по привычке вошел в комнату тихо и увидел, что его «сын» все еще спит в этой нелепой кровати. Однако мальчишка был не один: рядом с ним, частично прикрытая простыней, лежала Алшена. Ее рыжие волосы волнами раскинулись по груди мальчика. Одной рукой она обхватила его живот.

Рядом с кроватью валялась пустая винная бутылка, а также одежда – аголе и нижнее белье Алшены, сапоги, штаны и рубашка мальчишки. Проклятый сапфир лежал в ямке у основания его шеи. Не было никаких сомнений в том, что здесь произошло.

Это ублюдок переспал с его женой .

Только когда Дарзин сжал кулак еще сильнее, то обнаружил, что незаметно для себя вытащил меч из ножен. Дарзин сделал шаг вперед, чтобы сокрушить мерзкого гаденыша, который посмел так с ним поступить.