Гарт Никс - Ангел-Маг [litres]

Так вот, в камере имелась уйма пыли, притом застарелой. По углам, в щелях каменного пола, даже на потолке. Станет гораздо уютней, когда Замриниэль всю ее соберет, а Доротея выбросит в окошко. Благо цена за призыв серафима, можно сказать, почти «не считалась».

Струпик на обратной стороне кисти, откуда она добыла несколько капель крови для показательного иконотворчества тогда в Бельхолле, легко уступил ногтю. Доротея привычно обмакнула палец в кровь и мысленно сосредоточилась на Замриниэли… но все-таки спохватилась.

– Ну ты и дура, подруга, – прошептала она. Вытерла кровь, зачерпнула ржавой воды и быстро замазала набросок, превратив его в грязное пятно на стене.

Далось это непросто. Казалось, все тело требует вызова ангела… какого угодно, но ангела! Ощущение было очень личным. Удовлетворение от создания успешной иконы… от вызова… С кем можно поделиться таким?

Увы, личное дело больше не было личным. Рошфор на сей счет выразилась с полной определенностью. Во всяком случае, легкомысленно творить набросок иконы и вызывать ангела точно не стоило. Разве что доведется бежать. Да и тогда, пожалуй, придется подумать.

Доротея вернулась на свой соломенный тюфяк и накрылась одеялом, потом нырнула под него с головой. Что бы она ни наплела Рошфор, совсем не думать о будущем как-то не получалось. В какой-то мере – да. Однако время от времени не хватало даже ее врожденного оптимизма…

Стоило отгородиться одеялом от мира, и положение уже не казалось полностью безнадежным. Так Доротея с самого детства привыкла защищаться от жизненных трудностей. И теперь, как в детстве, она вскоре заснула. Ей стало спокойно и хорошо.

Симеона, пребывавшего в лечебнице, барабаны не разбудили: юноша был уже весь в трудах – вправлял сломанную ногу артиллеристке, поскользнувшейся на мокрой от дождя крепостной лестнице. Женщине повезло. Она осталась жива, отделавшись чистым переломом, так что Симеон вполне обошелся без ангельской помощи. Пострадавшая держалась стоически. Гораздо больше хлопот Симеону доставили трое ее друзей, жаждавших если не помогать, так наблюдать и высказывать свое мнение.

Назойливая троица исчезла при звуках барабанов и труб, и Симеон с помощью нянечки-отверженки успешно наложил шину. После того как пациентка легла наконец в постель, Симеон спросил отверженку, не знает ли она, с чего такой переполох еще до рассвета.

– Случается у них иногда, – ответила женщина и зевнула. Она провела на службе всю ночь. – Может, пришел слух о войне, может, в городе непорядок… Мне-то почем знать? Ну, ткнул кто-то палкой в муравьиную кучу, солдатики туда-сюда забегали… Вам еще нужно что-нибудь, доктор? А то как Дарбен подойдет, я и сменюсь…

– Нет, – сказал Симеон. – Я тоже сейчас спать пойду. Мне в десять часов магистру ассистировать на удалении камня.

– Ух ты, – поразилась нянечка. Она оказалась разговорчивей большинства отверженцев, с которыми Симеон работал в госпитале Святого Йерахибима, хотя в здешней лечебнице и царили относительно свободные нравы. – Уже? Вы, доктор, наверно, из молодых да ранних. Тут полно таких, кого она и близко не подпустит к такому заковыристому да важному делу… Удачи вам, что сказать!

Возвращаясь в свою комнату, Симеон глуповато улыбался: было приятно. «Вот я и нашел свое место в мире, – думалось ему. – Теперь впереди прямая дорога, все вверх и вверх…»

Что касается Анри – он все проспал. Наполовину проснувшись, он принял было барабанную дробь за шум ливня или града… удивился долетевшему звуку трубы… несколько секунд вяло прислушивался, бежит ли кто вон из соседних денников… движения не было. «Значит, и меня не касается», – сделал вывод Анри. Перевернулся на другой бок и снова заснул.

Выскочив из ямы, Лилиат оказалась на краю грандиозной сумятицы. Густая толпа отверженцев одновременно рвалась к лестнице наверх, а непосредственно рядом дюжина или около того смельчаков билась против чудища, порожденного использованием ангельской магии. Монстр еще сохранял более-менее человеческий облик, лишь примерно вдвое вытянулся в длину, обзавелся двумя парами когтистых рук, а задние конечности стали как у кузнечика, да и шкура блестела, точно хитиновый панцирь.

Стоило Лилиат появиться на месте событий, и красные глаза твари обратились в ее сторону. Забыв о противниках, с которыми билось, страшилище устремилось в атаку, наставив острые рога, уже обагренные кровью. В тускло-коричневой плоти полунасекомого торчало несколько арбалетных болтов, из ран струилась серая зола, но на скорости движений это не сказывалось.

Лилиат проворно отпрыгнула в сторону, и почти тотчас по правую руку полыхнула огнем и оглушительно бабахнула тяжелая старинная аркебуза. Увесистый шар влепился в голову твари со звуком, достойным смыкающихся городских ворот.

И все-таки монстр продолжал двигаться, затаптывая попадавшихся под ноги отверженцев, раздирая их шипами на лапах, вскидывая на рога какого-то смельчака, пытавшегося достать его кинжалом. Подала голос тетива еще одного арбалета, толстый болт застрял у монстра в боку, но, шатаясь, чудовище шло вперед, не сводя красных глаз с Лилиат. Перепрыгивая мертвых и умирающих отверженцев, та живо взобралась на крупную статую, являвшую общепринятый образ ангела Харекиэли: крепкая женщина в одежде гимнаста воздевала руки над головой, словно готовясь к нырку вперед, длинные крылья сложены за спиной. Недоделанная икона работы Чалконте – это вам не бляшка или камея. Это, знаете ли, восемнадцатифутовое изваяние, вырубленное из цельного куска мрамора…

Монстр врезался прямо в основание статуи, отчего та слегка покачнулась. Совсем свалить ее оказалось не под силу даже чудовищу. Тварь отпрянула назад, издав рев боли. Улучив момент, коренастая отверженка размахнулась топором и всадила его глубоко в голову чудищу. Топор застрял, женщина выпустила рукоять и правильно сделала: монстр с воем забился в предсмертных конвульсиях, колотясь о статую… пока наконец не затих.

Лилиат наблюдала со своего насеста, как отверженка – судя по широкому серому переднику и кожаным нарукавникам, приспешница мясника – выкорчевывала свое оружие, заливаемое утихающими струями пепельной крови.

На месте, где кто-то из мужчин или женщин обратился чудовищем, осталось лежать не менее двух десятков мертвых и умирающих отверженцев. В том числе и молодая женщина с костылями, та самая, что принесла в усадьбу Демазель весть о воровском сходняке.

Лилиат не увидела Глисты ни среди живых, ни среди погибших. Фонарей и факелов стало заметно меньше, толпа отверженцев выглядела сплошным темным приливом, стремившимся наверх – кто по лестнице, кто просто по склону. Самые быстроногие, успевшие достичь верхних ярусов карьера, улепетывали прочь во всю прыть.