Анастасия Соболевская - Пояс отчуждения [litres]

Когда он очнулся, была уже глубокая ночь. Кости ломало так, будто его тело пропустили через мясорубку. От адской боли во всех мышцах, суставах, в каждой клеточке под кожей, в глазах вспыхивали яркие искры. Ком тошноты подкатил к самому горлу, и его стошнило прямо на кусок бревна, где совсем недавно плакала изнасилованная девочка. В ушах стоял звон, будто кости черепа были стенками старого колокола. Перед глазами всё плыло и кружилось. Исколотая рука горела, словно её окунули в кипящую лаву. Зверёнышей Кайны предупреждали, что эта ломка может убить. Его снова стошнило, теперь одной кислотой. Он отполз в сторону и упал лицом в мокрую траву. Похоже, пока он был в отключке, прошёл дождь. Его одежда промокла. Было холодно. Вода. Он дополз до ручья и жадно принялся пить, подгребая руками воду вместе с листьями и землёй. Девочка… Её уже не было, а там, где она лежала, валялся камень, которым она врезала ему по виску. Если не сдохнет от ломки, уже никогда не вытравит её заплаканное лицо из своей памяти. Голова раскалывалась, будто в неё вбили здоровенный ржавый гвоздь. Он опрокинулся на спину. Лица всех, кого он истязал и убил, обрушились на него, как лавина камней, с обжигающей ясностью и яркостью тысячи солнц вспыхивали у него в голове.

– Нет! НЕТ!..

Ему нужна доза! Ещё одна доза.

Потом перед глазами всё закружилось, завертелось и исчезло во тьме.

Очнулся он на восходе, едва ленивое солнце выглянуло из-за горизонта, видневшегося в дырке между деревьями. Он лежал тихо – боль почти прошла. Говорили, она убивает, а он выжил. Выжил всем назло. Незаслуженно. Голову словно ватой набили, глаза заслезились от нестерпимого ядовитого рассвета. Он тихо встал, натянул штаны, нашёл свой нож и сунул его обратно в ножны. Шёл, как пьяный, хватаясь за ветки и сучья. До базы было минут сорок пешком. Он уже знал, что должен сделать. Такого не должно больше повториться. Никогда и ни с кем. Говорят, Адлер со своим отрядом уже близко. Хорошо. Он его подождёт, лишь бы успеть сделать то, что задумал. Бензин и оружие там есть, только бы хватило времени. А потом хоть расстрел, хоть виселица, лишь бы не иголки – и тогда последний Зверёныш Кайны исчезнет.

Доминик не явился на ужин, предпочтя провести это время на стрельбище, где, поглядывая на часы, обстреливал мишени, представляя вместо каждой из них лица Романа, Рошера и Авроры. После того, как он поразил все чёрные круги, ему стало легче. По крайней мере, буря гнева, бушевавшая в его груди, стала потихоньку уступать место чувству, отдалённо напоминающему спокойствие или удовлетворение от отчасти сбывшейся мести.

На заднем дворе он закурил и заметил новое сооружение, напоминающее собачью конуру. Рядом лежал Барашек. Чистый и вычесанный, с красивым ошейником.

Доминик подошёл к животному и медленно сел. Пёс зарычал и бросился на посягателя на свою территорию. Цепь натянулась и остановила собаку в считанных сантиметрах от лица эвдонца. Каан сунул в рот сигарету, выпустил клуб дыма в слюнявую морду и горько усмехнулся, глядя на изрядно пожёванную цепь:

– Добро пожаловать в мою жизнь.

Вечером он снова тайком взял видеозаписи с камер наблюдения из жилых комнат и нашёл единственный кадр, где Джойс, устало развалившись на кровати под искрящимся на водной ряби солнцем световой прикроватной панели, читала очередной исторический труд о Ложном короле. Доминик знал, что уже завтра она доложит ему свои измышления насчёт Ночной Гарпии, её любимого персонажа хроники Средневековья, и был готов слушать. Он вынул из видео кадр, где она распустила по подушке свои кудряшки, и сохранил в свой личный планшет за новым кордоном из нескольких паролей. Это была единственная форма близости, которую он сам себе позволил. Она не Кайса.

Сидя в звенящей темноте своей комнаты без сна, в ожидании нужного часа, при воспоминании об эллари он почувствовал, как по его спине заскользил неприятный холод. Она говорила ему страшные вещи. Вещи, о которых Доминик хотел бы забыть.

Пока эта наглая дикарка жила в Пирамиде, она была эвдонцу живым напоминанием о самых постыдных его поступках, которые Доминик несколько лет тщетно старался забыть и которые давали о себе знать ночными кошмарами. После разговора с ней ему часто снился лес. Тихий, словно мёртвый, и тёмный, как склеп. Иногда Доминику казалось, что он так и остался в той чаще и до сих пор бродит там в поисках выхода, но выхода не было – была только давящая тьма, надвигающаяся на него из-за деревьев со всех сторон, тьма, от которой начинала болеть голова, в которой слышались звенящие в тишине, как приговор, слова Кайсы: «Ты можешь сменить сотни имён, но ты – это ты. Легче не будет».

Тихо запищал будильник. Два часа ночи. Пора. Он встал и оделся. Аврора разрешала ему покидать Пирамиду один раз в месяц, но свой официальный выходной он уже потратил на прогулку с Джойс в парк «Звёздный Двор», теперь пришлось проявить смекалку и ловкость. Доминик знал, как выйти за пределы Пирамиды среди ночи и остаться незамеченным, и воспользовался знаниями ещё раз. Всё, что нужно, лежало под половицей под кроватью.

Найти Кристину оказалось нетрудно – она, как и все младшие лаборанты, жила на десятом этаже в восточной части, но искать её комнату не пришлось – она уже послушно ждала его за углом. Хорошо, что она вняла его просьбе. Капрал приказал ей молчать и вывел в коридор. Прошли за угол, миновали пост охраны. Сегодня дежурил его друг. Он всегда закрывал глаза на отлучки Доминика вне графика и только хмыкнул на то, что Каан уводит в ночь новенькую лаборантку.

– Ночной мороз, запах бензина, кусок затёртого брезента, пыльный кузов… И кто сказал, что романтика умерла?

Охранник засмеялся.

Беглецы спустились на парковку и окольными путями прокрались к броневику Доминика. В кузов она лезть наотрез отказалась.

– Меня укачает.

– Тогда лезь в кабину и пригнись. Там внизу мало места, но тебе хватит.

Ехали долго, до самого её дома в Секторе 10.

Обычная высотка с сотней крошечных квартир, подобно улью. Вокруг стояла кромешная тьма, где-то лаяли собаки. Хорошо, что броневики «Мэссив Генетик» никто не останавливает во время комендантского часа. Если они в городе ночью, значит, так было нужно.

Капрал остановил «Калемаха» во внутреннем дворе под навесом и, вылезая из кабины, огляделся. Никого. По улице медленно проехала машина ночного патруля. Она даже не ехала, а волочилась, высматривая нарушителей. Посветила фарами и уехала. Каан открыл двери кабины и подал Кристине руку. Она неохотно вылезла наружу.