Анастасия Соболевская - Пояс отчуждения [litres]

Иногда Доминику казалось, что он так и не выбрался из этой тьмы, что он всё ещё там и всё происходящее вокруг нереально.

Когда он уже задремал, в дверь неуверенно постучали.

– Кто? – устало пробубнил Доминик, не поднимая головы с подушки.

– Я войду? – тихо спросила Джойс.

– Я сплю.

Но она вошла и привычно юркнула к капралу на кровать, усевшись поверх одеяла.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Я сплю, – повторил Каан, не оборачиваясь, и подтянул на себя сползшее одеяло.

– Ты не спишь, ты говоришь.

– Что тебе надо?

Джойс нагнулась и отвинтила небольшой болт у себя под коленом. Хромированная пластина её голени отделилась от остальных и открылась. Джойс вынула из ноги небольшую бутылку скотча и закрыла тайник. Из другой ноги она вынула три пачки сигарет.

– Вот.

Она потыкала Каана пальцем в плечо, призывая обернуться.

Доминик продрал заспанные глаза и повернул голову.

– Зайка ты моя хорошая, – заулыбался он и повернулся, обхватив талию девушки рукой. Горбатый нос уютно уткнулся ей в ребро. Джойс положила контрабанду на тумбочку и обняла Каана за плечо. Они пролежали в тишине несколько минут.

– И что вам, мужчинам, нужно? – задумчиво произнесла Джойс, запуская металлические пальцы в кудрявые волосы эвдонца.

– Лично мне нужны только сигареты, – пробухтел ей в ребро мужчина. – Я непривередлив.

– Артур – дурак, – с обидой произнесла девочка.

– Согласен.

– Чего он ждёт? Я сегодня целый день вокруг его кабинета крутилась. И то и сё ему приносила. Бланки, чай, относила в лабораторию анализы, а он хоть бы глаза на меня поднял. Почему он такой дурак?

– Потому что ты ему нравишься.

– Я и тебе нравлюсь, но ты меня не избегаешь.

– Потому что ты мне не нравишься.

– Нет?

– Мне просто нужны твои деньги.

– Ой-ой.

Каан сильнее прижал к себе девушку и поудобнее устроил свою голову у неё на животе.

– Я думаю, он просто боится моей болезни, но это же не повод воротить от меня нос. Я вот тоже, между прочим, напугана, но я же не останавливаюсь. Я андроид меньше, чем наполовину, а значит, во мне всё ещё больше человека. Это же хорошо, да? А Артур делает вид, что я машина уже на все сто процентов. Это нечестно.

– Сама сказала – он дурак.

– Может быть, он боится быть первым? Вот ты боялся когда-нибудь быть у девушки первым?

– Начинается, – пробурчал Доминик, но объятия не ослабил.

– А что мне ещё остается? Я как ни бываю в городе, так все только и смотрят, что на мои железки. Да, там люди непривычные, но на них таращатся даже тут. Будто со мной уже всё кончено. Вот и окажется, что Кайса была права. Суждено мне остаться нецелованной.

– Так ты за этим пришла? За жарким южным поцелуем?

– Вот и нет, – быстро отозвалась Джойс, но потом осеклась и неуверенно добавила: – Да.

– Святой покровитель, дай мне сил… – тяжко выдохнул Каан.

– А что в этом плохого? Мне вот-вот стукнет восемнадцать. Многие в моём возрасте выходят замуж, а я только и хожу на консультации к хирургу, который будет пересаживать мне лёгкие. Где справедливость?

– Вопрос не по адресу. Я не философ.

– А Артур мне нравится. Очень нравится. Почему он боится? Может быть, потому что я ничего не умею? Так где ж мне научиться-то? У всех есть друзья, а у меня с рождения не было никого, кроме мамы и толпы врачей вокруг. Только и делаю, что сдаю анализы. Что это за жизнь? Ничего нормального с самого рождения. Доминик? Домини-и-ик? – Она подёргала притихшего капрала за плечо. – Ты уснул?

– Нет.

– Разве я о многом прошу?

– Иди к Артуру.

– Да ну его.

– Иди, – настоял Доминик.

Вместо этого Джойс сползла вниз и уложила кудрявую головку на подушку напротив капрала.

– Значит, вот как? – открыл он глаза.

– Да, вот так.

– Решила устроить день непослушания? – Доминик опёрся на локоть.

– А вы мне не оставили выбора, капрал.

Доминик громко выдохнул.

– Слушай, то фото…

– Я знаю. Рошер мне сказал. Это ничего.

– Я не тот, кто должен тебя целовать. Ты меня совсем не знаешь. И я для тебя уже стар.

– Ты меня уже целовал.

– Это не то.

– Пожалуйста. Мне остался всего год. Может быть, полтора.

У Доминика сердце кровью обливалось, когда он глядел в эти грустные глаза, в которых блестели слёзы. Он облокотился на вторую руку и навис над девчонкой. Горбатый нос потёрся об аккуратный носик. Едва их губы соприкоснулись, как пальцы Каана быстро скользнули по рёбрам девушки.

Джойс громко засмеялась, забрыкалась, а Доминик продолжил её щекотать.

– Прекрати, прекрати! – захохотала она, замахав руками, схватила подушку и стукнула ей капрала по голове. Доминик стерпел это нападение и снова принялся атаковать рёбра Джойс.

Она ушла от него только через несколько минут, вся в перьях, лохматая, счастливая, а Доминик остановил её в дверном проёме.

– Знаешь, если Артур так и продолжит играть в недотрогу, – сказал он, держа её за подбородок, – тогда приходи, и мне ничего не останется, кроме как поцеловать тебя первым. К тому же я всякое умею. И не только губами.

– Фу! – оттолкнула его Джойс, а Доминик напоследок наградил её привычным целомудренным поцелуем в лоб, а после вернулся к вожделенным сигаретам.

Одной из его последних жертв едва исполнилось шестнадцать. По крайней мере, на вид ей было не больше. Девочка, беленькая, с голубыми глазами – совсем нетипичная внешность для кантамбрийки. Нашёл её в лесу случайно. Отошла от своего лагеря, чтобы набрать воды из ручья, там он её и увидел. REX-9 ему вкололи уже три часа назад, но его действие он всё ещё ощущал – чувствовал себя богом. Бессмертным, всесильным и злым богом. Сидел в темноте, курил и наблюдал, как она возится с ведром. Хорошенькая, хоть и лохматая. Такие они, девушки войны, живущие в лесах. Чумазые, нечёсаные, в глазах страх, оборачиваются на каждый шорох, в руке нож. Но он её не спасёт. Он всегда умел подкрадываться бесшумно, как лис. Так случилось и в этот раз. Подкрался, схватил, зажал ей рот намотанной на руку тряпкой, чтобы не прокусила. От удара о ствол дерева она сознания не потеряла, но так и лучше. Доза REX-9 внушила, что стонала она от удовольствия, что лицо её было залито не слезами, а потом. А может, и слезами, тогда уж пусть ревёт, да посильнее – во рту-то всё равно кляп, никто не услышит. Одной рукой раздевать её было неудобно, но опыт в подобном деле оказал ему услугу. Грудь в синяках, исцарапаны бёдра, на губах и шее следы зубов, между ног всё в крови – девственница попалась.

– Сладкая штучка, – сказал он на ломаном кантамбрийском и вынул из ножен испачканный запёкшейся кровью нож, дав ей понять, что судьба её решена. Закричала. Вырвала руку. Удар. Темнота.