Элла Вольф - Гиллиус: светлая сторона. Книга 1 [litres]

– Поговорить.

Я помотал головой, показывая, что не желаю слушать, и попытался обойти его, словно скалу, чтобы войти в дверь, но он схватил меня за плечо. У него была железная хватка.

– Послушай, – запел он. – Я не хочу, чтобы королева Агнэль переживала из-за нашего конфликта, ясно? Давай просто держаться друг от друга подальше.

– Боишься, что я…

– Извини за то, что я сказал у фонтана, идет?

Извини? Из ушей чуть не потекла кровь.

– Я не хотел тебя ранить. Это было низко, согласен.

– Ты назвал моего отца ничтожеством.

– Извини.

– Ты назвал меня идиотом.

– За это тоже.

– Ответь, ты правда считаешь, что он такой, да?

– Нет. Не считаю. Но и восхвалять его не собираюсь. Давай все забудем, идет? Проблемы мне ни к чему.

Да и мне ни к чему были проблемы. Кому они вообще были нужны? Я помялся. Вскоре выдавил из себя:

– Идет.

Но это совершенно не значило, что теперь мы стали друзьями. Всего лишь заключили перемирие для упрощения ситуации. Так было выгодно всем.

Югула убрал с моего плеча руку:

– Я доложу королеве, что ты хочешь войти. И, если она позволит, ваш разговор состоится. – Он удалился за дверь.

Он испугался, что я на него настучу.

Расчетливый гусь.

Через пару минут дверь распахнулась.

– Ты можешь войти, – разрешил Югула.

Комната, которую охранял главная сосиска королевы, ой, то есть Югула, была точь-в-точь как спортзал в моей школе. На момент я подумал, что нахожусь именно там. Нет, снова фокусы. Все пространство королевы Агнэль – четыре стены и ничегошеньки больше. Ни стола тебе, ни стула, ни разбросанных мячей или кеглей – ничего. Кстати, дверь тоже сразу исчезла, когда я закрыл ее за собой.

Королеву я не сразу заметил. Только после того, как она кашлянула, как делают люди, чтобы на них обратили внимание. Я задрал на звук голову. Потолок был таким высоким, что мой учитель по физре свалился бы в обморок и от счастья бы бился в конвульсиях. К потолку он бы подвесил самый длинный канат в мире и наслаждался бы зрелищем, как мы пытаемся его преодолеть, охая и плача от горя.

Агнэль парила в воздухе, как красивый воздушный змей, переливаясь металлическим цветом. Ее белые, как мел, волосы развевались, создавая над головой ореол. Она сделала кувырок в воздухе, а потом прыгнула на пол, приземлившись на ноги.

Ни фига себе!

– Я думала, мы все обсудили, – все тем же гневным тоном.

Какой стиль общения следовало выбрать мне? «Ноющий щенок» или «стальной дровосек»?

– Почему ты молчишь?

– Обдумываю ход своих мыслей, – ответил я.

– Любишь думать? Похвально.

Тут королева так повернулась, что ее силуэт показался мне чрезвычайно знакомым.

– Я где-то вас раньше видел, – вырвалось у меня. – Еще до первой нашей встречи.

– Где видел? – Всего на секунду я кое-что уловил в ее взгляде.

Это что, страх? При этом ее зрачки расширялись.

– Не могу вспомнить. – Я сделал паузу. – Пока.

– А сколько раз ты заводил таймер, не вспомнил?

Она единственная на Гиллиусе спрашивает у меня о времени. Стало быть, одна знает о разнице? Или остальные просто молчат? Или остальным просто пофиг? Я помотал головой, говоря, что не вспомнил.

– Зачем ты пришел, Богдан? – немного спокойнее сказала она. Наверное, поняла, что криком от меня ничего не добьешься. – Я имею в виду – на Гиллиус. Зачем ты здесь?

Как я хотел шепнуть ей на ухо, что действительно мне нужно и зачем я пришел!

– Я обнаружил проход в другой мир у себя в доме. Вы бы на моем месте поступили иначе? – Она снова начала злиться. И я, чтобы немного сгладить, прибавил: – Королева Тоэллия мне разрешила.

– Королева Тоэллия не в курсе, как это опасно. Ты лучше скажи мне – где твой отец? Когда последний раз ты его видел?

Что было делать? Врать? Совсем не хотелось врать.

– Не так давно, – отвечаю я.

– Неужели?

Я чуть заметно кивнул.

– Хорошо, – сказала она и по-командирски сцепила за спиной руки. – Это твое первое путешествие на Гиллиус?

– Нет, – отвечаю. – Второе.

– Хорошо.

Ходить взад-вперед у нее получалось что надо. Она пыталась вывести меня на чистую воду:

– А первое сколько времени длилось?

– Тридцать минут. Я делал все, как говорил Лиллипутус.

– Скажи мне, а когда ты собираешься вернуться домой?

– Сразу после того, как выйду из вашей школы.

– Врешь.

Как такое могло произойти? Как она могла меня вычислить?

– Послушайте, – сменил я стиль общения на «скулящий щенок», – я здесь только потому, что велела Тоэллия.

– Зачем? – Она прищурила глаз.

Я пожал плечами:

– Сказала: вы будете в восторге, если вас навестит сын Грейдиуса. Но если вы не в восторге, то я могу сейчас же уйти. – И стал разворачиваться.

– А ну стоп! Развернись!

Я знал, что она это скажет. Этот трюк работал и с тетей Агатой.

– Я не говорила, что не рада тебя видеть, Богдан, – неожиданно ласково сказала она. – Я просто хочу понять, зачем ты мне врешь.

Я развернулся и уставился на нее. И тут ко мне вернулась моя ненадежная память.

– А, теперь я вас вспомнил, – сказал я. – Вас выдал ваш прищуренный глаз.

Ее черные зрачки снова расширились.

– Отец нарисовал вас в своем дневнике.

– Что еще за дневник? – возмутилась она.

Пока я не знал, что делать с вестями о гибели отца, и решил, что больше не буду никому об этом рассказывать. С Тоэллии и всех, кто уже знал, я взял обещание пока держать скорбную новость в тайне. Но как же трудно было держать это в себе! А еще хуже – врать.

– У него есть дневник, – сообщил я, – в котором он нарисовал жителей Гиллиуса. Светлых и темных гиллов, конечно, не всех, но очень многих. Вы были в его дневнике.

– И что, он показал тебе свой дневник?

– Показал.

– Опять ты врешь.

Я не врал! Теоретически так оно и было. Показал, но только не при жизни.

Потом она резко сменила свой стиль и подошла ближе:

– Скажи, Богдан, ты видел отца хоть раз в своей жизни?

Я опешил. Я застыл в ее взгляде. Мы долго друг на друга глядели.

– Не видел, – ответил я.

Я всеми силами пытался не дать слабину. Мне казалось, что она вот-вот сожмет меня в объятьях, а этого бы мне не хотелось.

– Я так и думала. – Ее голос стал низким. – У тебя, наверное, куча вопросов.

Еще какая!

И она вдруг сказала:

– Я могу рассказать тебе о его жизни, но ты должен будешь мне кое-что пообещать.

Да я мог пообещать ей все что угодно, лишь бы узнать что-то об отце. Я воодушевленно кивнул, тем самым соглашаясь на компромисс. Она мне сочувствовала. Ее взгляд сделался переживающим, точно отец умер у нее. Вот именно такого выражения лица я всегда опасался. Как только люди узнавали, что в моей семье не все гладко, они начинали так на меня смотреть. В такие моменты я чувствовал себя жалким и несчастным, но хуже всего было, когда к этому лицу добавлялась сочувственная ладонь на плечо. Мне хотелось убежать и зарыться в землю.