Роберт Джордан - Восходящая Тень [litres]

Итак, Могидин не лгала. Вне всякого сомнения, Отрекшаяся полагала, что в этом нет нужды, ибо победа все равно будет за ней. «И как все-таки ей удалось освободиться?» Что же делать с этими вещами? Они никому не должны попасть в руки.

– Мастер Домон, вы знаете самое глубокое место в море? Настоящую бездну?

– Да, госпожа ал’Мира, – коротко ответил моряк.

Найнив медленно, стараясь не поддаваться нахлынувшим чувствам, пододвинула ошейник и браслеты к нему:

– Тогда возьмите это и бросьте в море. Туда, откуда никто не сможет это достать.

Помедлив секунду, капитан кивнул:

– Будет сделано. – Он торопливо спрятал доверенные ему предметы в карман, явно не желая держать в руках вещи, имеющие отношение к Силе. – Я брошу их в самое глубокое место. Есть такое возле островов Айл Сомера.

Эгинин хмуро уставилась в пол. Она явно была недовольна предстоящим отплытием иллианца. Найнив не забыла, как шончанка назвала его «надежным человеком». А самой Найнив хотелось засмеяться. Дело, можно сказать, сделано. Домон уплывет, и со страшной угрозой для Ранда будет покончено. Ошейник и браслеты упокоятся на дне моря, а они смогут отправиться в Тар Валон. А потом… Потом назад, в Тир, или туда, где Лан Мандрагоран. Встретившись с Могидин, оказавшись на волосок от гибели, Найнив лишь укрепилась в своем желании встретиться с Ланом. С мужчиной, которого приходилось делить с ненавистной ей женщиной. Но что с того? Смогла же Эгинин проникнуться симпатией к своему бывшему противнику и пленнику, да и тот явно посматривает на нее с интересом. Или Илэйн – она любит мужчину, обреченного на безумие. Зачем же самой Найнив отказываться от того, что может дать Лан? Что-нибудь она придумает.

– Спустимся-ка вниз, – предложила Найнив, – да посмотрим, как там Тера справляется с работой служанки.

Скоро в Тар Валон. Скоро.

Тишину в общем зале гостиницы «Винный ручей» нарушал лишь скрип пера Перрина. Кроме него и Айрама, в помещении никого не было. Стояло позднее утро, и на половицах под окнами растеклись солнечные лужицы, но с кухни не доносилось запахов готовящейся пищи. Во всей деревне не был разожжен ни один очаг, ни один костер. Даже угольки, обычно присыпанные пеплом, были затушены. Нельзя оставлять доступными такие источники огня – этакий подарок может дорого обойтись.

Лудильщик – порой Перрин сомневался, следует ли по-прежнему называть так Айрама, но ведь человек не перестает быть самим собой оттого, что вооружится мечом, – стоял у стены возле входной двери и глядел на Перрина. Чего он ждет? На что надеется? Обмакнув перо в маленькую каменную чернильницу, Перрин отложил третий лист бумаги и взялся за четвертый.

В дверь просунулся Бан ал’Син. Он беспокойно потирал пальцем свой большой нос, держа в другой руке лук.

– Айильцы вернулись, – произнес он негромким голосом, хотя нервно переминался с ноги на ногу. – Троллоки идут и с юга, и с севера. Тысячи троллоков, лорд Перрин.

– Не называй меня так, – рассеянно отозвался Перрин, не отрывая хмурого взора от страницы. Он не умел находить нужные слова, не умел говорить вычурно и красиво, что так нравится женщинам, и писал то, что диктовало ему сердце. Снова обмакнув перо в чернильницу, юноша добавил несколько строчек:

…Я не стану просить у тебя прощения за то, что сделал. Не знаю, может, ты и простила бы, но я об этом не прошу. Ты для меня дороже жизни, и не думай, будто я тебя покинул. Увидишь на небе солнышко, знай – это я тебе улыбаюсь. Услышишь, как шелестит ветерок в ветвях цветущей яблони, – это я шепчу, что люблю тебя. Моя любовь останется с тобой навсегда.

Перрин

С минуту он всматривался в написанное. Конечно, хотелось сказать больше и лучше, но тут уж ничего не поделаешь. Нет у него нужных слов, да и времени тоже.

Аккуратно присыпав свежие чернила песком и отряхнув листы, он бережно сложил их и написал с наружной стороны: «Для Фэйли», собрался было дописать: «Башир», но спохватился и написал: «Айбара», хоть и не знал, берут ли в Салдэйе жены фамилии своих мужей. Так принято не во всех землях, но раз уж она вышла замуж в Двуречье, придется ей мириться с двуреченскими обычаями.

Перрин положил письмо на каминную полку, на самую середину – может, Фэйли и вправду его когда-нибудь прочтет, – и расправил широкую свадебную ленту, чтобы она, как положено, свисала на отвороты кафтана. Предполагалось, что он будет носить красную ленту семь дней, чтобы каждый встречный узнавал в нем молодожена.

– Я постараюсь, – тихонько пообещал Перрин, глядя на письмо. После свадьбы Фэйли пыталась вплести ленту в его бороду, и теперь он жалел, что воспротивился этому.

– Простите, лорд Перрин?.. – Бан продолжал топтаться у двери. – Я не расслышал…

Айрам жевал губу. Вид у него был напуганный.

– Ну что ж, – произнес Перрин, – пора заняться делами.

«Может, письмо как-нибудь попадет к ней в руки, – думал он. – Вдруг да попадет?»

Взяв со стола лук, Перрин приладил его за спину. Топор и колчан уже висели на поясе.

– И не называй меня так! – бросил он Бану.

Возле гостиницы его дожидались Спутники, сидевшие верхом на конях. Вил ал’Син, уперев древко в стремя, держал над головой дурацкое знамя с волчьей головой. Не так давно Вил наотрез отказывался таскаться с флагом, но теперь уцелевшие Спутники из числа первых присоединившихся к Перрину считали это своей почетной привилегией и ревностно ее оберегали. Сейчас Вил восседал на коне со знаменем в руке, мечом на поясе, луком за спиной и идиотской гордостью на лице.

Перрин расслышал, как Бан, взбираясь в седло, бросил кому-то из своих товарищей:

– Он холоден и спокоен, как замерзший пруд. Все равно что лед. Может, сегодня будет не так уж плохо?

Перрин не обратил внимания на слова Бана – на Лужайке, образовав тесный круг в пять или шесть рядов глубиной, собрались женщины. Над их головами на высоком шесте развевалось другое красное знамя с волчьей головой, побольше, чем у Вила. Пять или шесть рядов женщин, сбившихся плечом к плечу, с насаженными на длинные древки косами, вилами, топорами и даже здоровенными ножами для разделки мяса. А в центре круга, за их спинами, сбились в кучку побледневшие детишки. Все дети Эмондова Луга.

У Перрина ком подступил к горлу. Вскочив в седло, он, ощущая запах страха и тревоги и чувствуя на себе взгляды и женщин, и детей, медленно поехал вдоль рядов, отыскивая Марин ал’Вир, Дейз Конгар и других из Круга женщин. Элсбет Лухан держала на плече позаимствованный у мужа молот, а прихваченный у белоплащников после бегства из плена шлем сидел на ее голове кривовато из-за толстой косы. Нейса Айеллин крепко сжимала в руке длинный широкий нож, а за пояс у нее было заткнуто еще два таких же.