Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

Под мостом открывалась смертоносная пропасть до самого дна лощины. Оттуда сквозь туман поднимались вершины деревьев.

Сверху снова упала тень. Тани хотела закричать, предупредить, но язык был как вата. Сбоку в мост ударило пламя. И почти вслед за ним шипастый хвост выбил щепки из бревен. Дерево застонало и расселось под ногами. Тани вцепилась в перила. На ее стороне сооружение удержалось, а вот дальняя сорвалась и провисла: еще один огнедышащий разбил опору, державшую его на краю. Безликие силуэты с криками соскальзывали в пустоту.

Пламя одинаково терзало дерево и плоть. Еще один пролет моста развалился, как прогоревшее полено. В крыльях врагов завывал ветер.

Между Тани и основанием моста зияла дыра. Она бросилась еще быстрей, не замечая стекающей по бедру крови, потому что огнедышащий разворачивался для новой атаки.

Тани преодолела пролом одним прыжком, на той стороне упала, порвав кожу, как мокрую бумагу. Всхлипнув от боли, Тани схватилась за бок – и шишка, которую она носила под кожей столько лет, выскользнула из лопнувшего шва ей в ладонь.

Тани взглянула. Жемчужина. Скользкая от крови, не больше каштана. Как заключенная в камень звезда.

Некогда было дивиться чуду. Огнедышащие слетались стаей. Слабея от боли, Тани зажала жемчужину в кулаке. Когда, с каждым шагом теряя силы, сползала с моста, что-то, проломив крышу, рухнуло прямо перед ней.

Тани оказалась лицом к лицу с кошмаром.

И с виду, и по запаху он словно вылетел из жерла вулкана. Черная угольная чешуя. Дождь с шипением испарялся с его боков. Большая часть веса приходилась на задние лапы, сгибы крыльев топорщились страшными шипами – а сами крылья! Крылья нетопыря. Сзади хлестал ящерный хвост. Даже опустив голову, чтобы рвать жертву зубами, он был выше Тани ростом.

Она задрожала под его горящим взглядом. Ни меча, ни алебарды… Даже кинжала у нее не было, чтобы попытаться ткнуть в глаз. Раньше она стала бы молиться, но какой бог услышит обесчещенную всадницу?

Огнедышащий воинственно рявкнул. В горле у него мерцали искры, и Тани отстраненно подумала, что пришла ее смерть. Вара найдет ее дымящиеся останки, на том все и кончится.

Смерь ее не пугала. Всадники на драконах каждый день рисковали собой, и Тани с детских лет готовила себя к опасностям, ожидающим ее в клане Мидучи. Еще час назад она встретила бы такой конец с радостью. Лучше так, чем догнивать в позоре.

Но когда внутреннее чувство приказало ей поднять жемчужину – до последнего сражаться тем оружием, что есть в руках, – Тани повиновалась.

Шарик полыхнул на протянутой к врагу ладони холодным, ослепительным светом, прорвавшимся изнутри.

Она держала в руке восходящую луну.

Огнедышащий с воем отпрянул от этого сияния. Зрачки у него стали как щели. Вскинув крыло, заслоняя морду, он хрипло закаркал, подобно приветствующей сумерки вороне.

Небо отозвалось ему многоголосым эхом. Эти отклики проняли Тани до дна души.

Она, не опуская жемчужины, шагнула вперед. Бросив на нее последний ненавидящий взгляд, огнедышащий с ревом взмыл в небо, ветром сдув волосы с лица Тани. Он развернулся к морю, и сородичи, устремившись за ним, скрылись в ночи.

Тани выдохнула.

Дальняя сторона моста в туче золы валилась в расселину. У Тани заслезились глаза. Тяжело дыша, она поползла обратно к дому. В черепе еще звенело, как после колокольного звона. Пола блузы набрякла красным.

Крыша лечебницы провалилась. Тани искала сумку на мокрых циновках, а нашла в углу. На дне обнаружился моток шовных нитей и кривая игла.

Лопнул какой-то сосуд: едва Тани отвела зажимавшую рану ладонь, кровь так и хлынула.

Она неуклюжими пальцами вдела нить в иглу. Как могла, очистила разрез, хотя на краях все равно осталась грязь. От одного прикосновения у нее темнело в глазах. Перед глазами поплыло, во рту пересохло. Тогда Тани еще раз пошарила в лекарских принадлежностях и отыскала янтарный пузырек.

Худшее было впереди. Ей бы продержаться еще немного. Наиматун и Суза страдали за нее. Теперь пришла ее очередь.

Игла проткнула кожу.

Кухня пряталась за водопадом прямо под солнечными комнатами. В детстве Эда с Йонду часто пробирались сюда, чтобы стянуть у главного повара Тусто розовых помадок.

В кухне бегали солнечные зайчики и всегда пахло пряностями. Слуги готовили к ужину рис с изюмом, резали зеленый лук, мариновали в лимонном соке курицу.

Лот помогал Тусто расставлять блюда с фруктами. Веки у него отяжелели.

Сонный корень. Хотят, чтобы он все забыл.

– Добрый вечер, сестра, – поздоровался седовласый повар.

Эда улыбнулась ему, стараясь не коситься на Лота.

– Ты меня помнишь, Тусто?

– Как не помнить, сестра, – с улыбкой ответил он. – Помню, сколько раз ты таскала у меня лакомства.

Глаза у него были светло-желтыми, как масло земляного ореха. Может быть, глаза Найруй – от него.

– Я с тех пор выросла. И теперь прошу о другом. – Эда, понизив голос, придвинулась поближе. – Найруй говорила, ты дашь мне попробовать солнечного вина, что держит для себя настоятельница.

– Хм… – Тусто вытер полотенцем покрытые старческими пятнами руки. – Разве что маленькую чарочку. Считай, сыновья Саяти поздравляют тебя с возвращением. Занесу к тебе в комнату, когда пойду к настоятельнице.

– Спасибо!

Лот смотрел на нее как на незнакомку. Эде трудно далось не встречаться с ним взглядом.

Выходя, она заметила у дверей кувшины с травами и пряностями. Убедившись, что Тусто не до нее, Эда нашла нужный кувшин и, щедро зачерпнув порошка, высыпала его в мешочек на поясе.

И еще прихватила медовое печеньице. Теперь ей долго таких не пробовать.

Остаток дня она провела как положено прилежной красной деве, собирающейся в дальний путь. Она под бдительным присмотром серебряной девы упражнялась в стрельбе из лука. Ни одна стрела не ушла мимо цели. Между выстрелами Эда сохраняла спокойный вид, не спеша накладывала стрелы на тетиву. Одна бусинка пота на лбу могла ее выдать.

Вернувшись к себе, она не нашла в комнате седельных сумок и оружия. Должно быть, унес Аралак.

Ее охватил холод. Вот и все.

Возврата не будет.

Она набрала в грудь воздуха, превращая спинной хребет в сталь. Мать не сидела бы сложа руки, когда горит целый мир. Топча в себе последние угольки сомнения, Эда переоделась в халат и устроилась на постели с книгой в руках. За окном гас дневной свет.

Лот с Аралаком, наверное, уже ждут ее. Когда стало совсем темно, в дверь постучали, и она отозвалась:

– Войдите.

Вошел мужчина с круглым подносом. На нем стояли две чашки и кувшин.

– Тусто сказал, ты хотела отведать солнечного вина, сестра.

– Да. – Эда указала ему на тумбочку. – Оставь здесь. И еще, будь добр, открой дверь.