Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

Неприятие спасает. Но длится оно недолго. Плотину прорывает, и все это дерьмо, которое просто не может быть правдой, валится на тебя со страшной скоростью. Я справилась. И пришла в Заячий Ручей за правосудием. Здесь убийца моих родителей, и я пришла требовать суда над ним.

Сьомирина гордо вскинула голову и безразличным взглядом обвела зрителей.

– Горящий дом, приют, годы поисков – все почти стерто из памяти. Знаете, что я помню лучше всего?

Над ареной за спиной Сьомириной медленно поднялись два изувеченных лица с распахнутыми в пустоту глазами. Жуткий утробный голос, который никак не мог ей принадлежать, провозгласил:

– Лучше всего я помню лица своих родителей. И как я кричала.

И тут Сьомирина закричала. Повинуясь кошмарному, разрывающему горло крику, две маски смерти рванулись на зрителей. На лепестках началась настоящая паника. С тонким повизгиванием только что такие довольные зрелищем зеваки пытались убраться подальше от страшного голоса. Кого повалили в давке, зажимали уши и корчились, молотя пустоту ногами. Везунчики лезли наверх и переваливались через край лепестков. Судья Амех наклонил голову, как огромный недовольный зверь, которому пытается угрожать сбрендившая полевка. Он громыхал молотком об стол, призывая толпу к порядку, но безрезультатно. Такое безобразие остановить невозможно, пока оно само не выдохнется.

Сьомирина резко замолкла и спокойно вернулась за стол. Она налила стакан гадкой теплой воды и выпила большими глотками. В ее выражении лица было столько безмятежности, что его было впору соскабливать и продавать в бутылках как успокоительное. Йозефик смотрел на нее со смесью ужаса и… Впрочем, ужас был ни с чем не смешан. Он судорожно гладил прижавшегося к его груди испуганного Йойка и мечтал отделиться от этого места не только расстоянием, но и временем. И, пожалуй, парой бутылок самого лютого рома. Ежедневно в течение всей оставшейся жизни. Позже он очень удивился, когда не обнаружил у себя седых волос.

– Есть какие-нибудь вопросы, господин адвокат? – как ни в чем не бывало спросила Сьомирина.

Йозефик постарался сделать вид, что сохранил самообладание во время феерического финала речи Сьомирины. Он тщательно прокашлялся и подрагивающими руками отодрал от себя Йойка, который, будучи зверем, не имеющим оснований гордиться логичностью своего мышления, тут же спрятался на руках существа, которое его только что и напугало.

– Кхм… Кхм… Так, получается, родители звали тебя Поганкой…

– Да у вас дар, господин адвокат, отделять зерна от плевел. Я все это рассказывала, только чтобы объявить во всеуслышание, что родители звали меня Поганкой.

– Зачем?

– «Эй ты, которая моя дочь» – звучит как-то не по-семейному, – строго ответила Сьомирина.

Зрители постепенно приходили в себя. Их число, конечно, сильно сократилось из-за выпавших за лепесток. Многие, в основном с детьми, пошатываясь, спешно покидали зал суда. Судья Амех продолжал молотить по столу, но его производительность труда постепенно падала, а потоотделение, напротив, выдавало три дневные нормы. Вконец умаявшись, он махнул рукой серым охранникам, и те неуверенной походкой отправились наводить порядок, хотя сами в нем не пребывали.

– Я еще не вполне уловил суть судебного процесса. Что это за фокусы с голосом прокурора и что, всем богам псов на палке, это за шоу вы устроили?

Сьомирина посмотрела на Йозефика как на не очень умного собеседника и призадумалась, как бы донести до столь примитивного создания прописные истины.

– Это место когда-то было театральной площадкой. Раньше этого города здесь была крепость времен Доминатората Егисии. Чтобы храбрые воины не скучали, сюда привезли песок из Мигрензи, который очень чутко реагирует на эмоции и мысли. И воздух тут особый. Чудесное место, если бы еще не эти конструкции Глюкло…

Йозефик почувствовал себя как в родном университете на лекции и сладко зевнул, нагло глядя в глаза продолжавшей разъяснения Сьомирины. Она увлеклась и уже начала рассказывать об экономических и политических проблемах Доминатората Егисии времен правления Палепония Егисиира, которые вынудили снять гарнизон и всю крепость по камешку и перенести ее поближе к метрополии, но тут она заметила восьмой дерзкий зевок и сердито умолкла.

– Это очень интересно, правда, но как это поможет мне помочь вам? – спросил Йозефик и посмотрел на лепестки, на которых уже почти навели порядок. – Есть инструкция к этому всему бардаку?

– Тебе поможет сам театр. – Сьомирина пожала плечами. – Это не объяснить словами. Поймешь, как выйдешь на песок.

– С этим разобрались, отлично, – кивнул Йозефик и мысленно поставил галочку напротив соответствующего места на абсолютно чистом листе. – Но как мне вас отсюда вытащить, если я до сих пор не знаю, в чем суть дела?

Он неопределенно помахал кистями рук, что должно было символизировать некую несовместимость понятий.

– Речь прокурора и ваше выступление… Они же не пересекаются практически! Это бред… какой-то браслет, госпожа Сьомирина Похлада. – Он указал на нее двумя руками. – И эти оборотни.

– Не пойму, чего тебе не хватает, – искренне удивилась Сьомирина. – Ты вполне правильно все понял. Три основные вещи в этом деле: я, – она указала на себя изящным движением, – мой браслет и эти… кхм… твари.

Выдохшийся судья Амех удовлетворился наведенным среди бледных зашуганных зрителей на лепестках порядком и начал обессиленной рукой поднимать молоток. Несколько раз молоток выскальзывал и падал на стол, однако высота была недостаточна для издания порядочного стука даже во вновь ставшем неподвижном воздухе. Сьомирина заметила потуги судьи. Она наклонилась к Йозефику, взяла его за обе руки и прямо уставилась в его глаза.

– Они хотят отобрать у меня Имя, браслет и жизнь. Я не хочу это отдавать и в придачу требую выявить убийцу моих родителей. Ты пойдешь и скажешь им сделать то, что я хочу. Ты мой адвокат, ты должен.

– Хм, ладно. Только платок отдайте.

– Я уже на место его засунула, – даже не пытаясь чувствовать себя неловко, ответила Сьомирина.

Судья в последнем рывке двинул молотком по столу и сам по нему растекся бессильной тушей.

– Защита, извольте.

– О боги, он же весь в соплях. Это же новый костюм! О чем вы думали? – запричитал Йозефик, вставая из-за стола.

– Я думала о порицании в виде смертной казни через привязывание к колышку и забой палкой с последующим сожжением полумертвого тела.

– Засчитывается, – сказал Йозефик и поспешил к центру арены суда.

Первые его шаги дались с трудом. По песку идти было очень неудобно. Покоя не давала мысль, что он вот-вот набьется в ботинки и поселится между пальцами до конца дня. С удивлением Йозефик понял, что под его ногами сами собой образовались гладкие каменные плиты, и он цокал по ним, как по коридорам Хлейнглогта. Плечи сами собой распрямились, и на лице заиграла отрешенная улыбка. В его сознании всплывали неясные образы и воспоминания о событиях, свидетелем которых он никогда не был, постепенно они обрастали мяском и нанизывались на шампур будущего представления. Он почувствовал аромат визуальных приправ к своему выступлению и к центру окаменевшей площади подошел с уже готовым сценарием на руках. Сценарий был хорош, хоть и коротковат.