Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

– Кто ты такой? По какому праву ты обвиняешь вир Тонхлейна?

– Я Витнус Амех, а вот ты кто такой? – с вызовом ответил тот.

– Должно быть, ты глуп, раз не помнишь, кто я такой. Я Йозефик вир Тонхлейн! И я в своем праве!

– И как ты можешь это доказать? – ехидно осведомился Витнус Амех. – Меня-то тут каждая собака знает, а вот…

– Каждая собака? – громко переспросил Йозефик и шепотом добавил: – Сударь, вы отныне политический труп.

С лепестков в Витнуса Амеха полетели плохо закрепленные на своих местах предметы. Виртонхлейнисты и янушисты объединились ради противостояния внешней угрозе.

– Сам ты собака!

– Слыхали? Он нас псами шелудивыми назвал!

– Сам-то ты кто такой-то, а? Пшел вон!

– А корова-то, корова-то откель евонная?!

С трибун прилетела скамейка и сбила Витнуса Амеха с ног. Он спрятался под ней и с ненавистью, от которой вокруг бурлил песок, уставился на вир Тонхлейна. Тот только плавными жестами пытался угомонить толпу. В зал вернулся Вальж. Он нес черный бархатный мешок и выглядел сбитым с толку. Он понятия не имел, зачем забрал такую страшную вещь из темной комнаты и притащил ее сюда. После первого же взгляда на арену суда его лицо сократило количество морщин на лбу. Перед ним стоял его законный Хозяин, и он нес ему тапок… Тьфу! Браслет, да, точно, браслет. А он похож на тапок? Ну и ладно, Хозяину лучше знать. Но он бы выбрал тапок.

– Благодарю вас, комиссар Вальж. Я знал, что вы порядочный человек и на вас можно положиться, – торжественно произнес Йозефик, принимая от сбитого с толку комиссара черный мешок.

– Ну, это честь для меня… Служить вам.

– Очнись, идиот, ты служишь Заячьему Ручью! Ты присягал Заячьему Ручью! – с ненавистью заорал Витнус Амех и набросился на громадного комиссара. Кровь окрасила воротник мундира комиссара.

– Не тебе знать, кому я присягал, крысеныш! – рявкнул Вальж и с легкостью отшвырнул Витнуса.

Государственный защитник округа Заячий Ручей стоял на четвереньках и тряс головой. Из его пасти сыпались проклятия, звериный рык и куски шкуры Вальжа.

– Вы должны уходить, – резко сказал Вальж Йозефику. – Ради всех сахарных косточек, доберитесь до своей машины и уезжайте из Заячьего Ручья. Нет, лучше вообще из Бурнского леса проваливайте.

– Но суд…

– Суд закончен, – сказал, зевая, судья Амех. – Обвинения сняты. Покиньте город.

Сьомирина на радостях поцеловала Йойка и чуть не скончалась от холестеринового шока. Шкура зверя была на славу пропитана отборным жиром. Йозефик наконец расслабился и пошел к столу, увязая в песке. Кошмарный груз ответственности свалился с его плеч, оставив только ноющую боль в шее.

– Какого пса! – раздался крик за спиной Йозефика.

Молодой человек с недоумением на лице обернулся и сразу был сбит с ног Витнусом Амехом. Зубы государственного защитника округа Заячий Ручей клацали в волоске от виртонхлейновской шеи. Горячая вонючая слюна размазывалась по лицу и рукам. Йозефик извернулся и ткнул противника коленом в подбородок. Зубы гадко хрустнули, и на щеку молодого человека упал кусочек языка. Йозефик начал побеждать, и кровь его забурлила. Он боднул зло шипящего противника в лицо и вывернулся из-под него. И снова был сбит с ног, но уже Лингнумом Амехом. Прокурор вступился за своего брата со всей возможной трепетностью. На его роскошных усах висели пышные лохмотья пены, а глаза походили на кусочки парного мяса. Он уже собирался, как цирюльник, размазать пену по подбородку вир Тонхлейна и несколько непрофессионально продырявить тому шею, когда получил ощутимый пинок под ребра и лишился сразу двух пальцев. Сьомирина и Йойк пришли на подмогу Йозефику.

Братья Амехи, кряхтя и морщась, поднимали друг друга с песка. Вальж попытался сгрести их в охапку, но был укушен в сапог. Йозефик, опасливо поглядывая на Амехов, потащил Сьомирину и буксующего в песке раззадорившегося Йойка к ближайшему выходу. Суд он выиграл и оставаться тут выяснять отношения с проигравшей стороной не желал. В его намерениях было наискорейшим образом последовать совету комиссара.

Когда в одной руке ты тащишь посылающую зрителям воздушные поцелуи молодую особу, а в другой – огромную белку-берсеркера, можно не уследить за маленьким бархатным мешочком. Браслет выпал. В моментально расширившемся зрачке Йозефика серебряный обод с девятью бледными камнями сделал два оборота и напоролся на солнечный луч. Послышалось несколько влажных мясных звуков и запахло псиной.

Сьомирина закричала. Так же как и во время своего рассказа. Йозефик обернулся и увидел иллюстрацию из детской книжки. На лепестках, наряженные в человеческие костюмы, сидели разномастные псиные морды и возбужденно виляли хвостами. А на арене стояло два огромных, бесноватого вида оборотней. Один был лишен уха и хвоста, что напомнило Йозефику про ночное рандеву.

– Это тот! Который с ушами! Он убийца! – от визга Сьомирины у Йозефика заложило ухо. От выстрела из строя вышло второе.

Огромный зверь повалился на песок и последний раз фыркнул.

– Теперь мы точно уходим, – сухо сказал Йозефик и вручил присмиревшего Йойка Сьомирине.

Выезжали из города в спешке. Уже начинало темнеть, и на небе заиграли колким светом первые звезды. Луна превращала тонкие облака вокруг в дисциплинированное газолиновое пятно. Над Заячьим Ручьем разносился тоскливый вой множества людей. Хозяин снова уезжал и забирал с собой смысл всего. Тоскливый ноктюрн отражался от стен домов и скрывался в лесной чаще, откуда он когда-то пришел.

Сьомирина молча смотрела в окно. Скорее всего, ничего она не видела. То, к чему она шла долгие годы, свершилось, но как-то скомканно и без необходимых расшаркиваний. Хотелось поспать и помыться. В животе Йозефика скорбно урчало.

– Зачем ты так? – спросила она и отчего-то заплакала.

На высоте глиссады по лесному проселку несся автомобиль. Поверхность непроглядных, как какао, луж рвалась с тугими хлопками, и их содержимое превращало окружающий пейзаж в страну шоколадных фантазий. Ленивое небо уперлось своим брюхом в вершины елей. Цветом оно походило на рыхлое, землистое лицо профессионального узника алкоголя. В салоне автомобиля пахло сырой картошкой и беконом. Эта смесь ароматов вызывала одновременно чувство голода и страстное желание чихнуть. Прохладный вечерний воздух и моросящий дождь, капли которого порой висели в воздухе, не изменяя своей вертикальной координаты, намекали, что пусть на дворе уже лето, но жаркий камин и пушистые тапочки все еще не потеряли своей сезонной актуальности. Йозефик хмуро смотрел на изворотливую дорогу и периодически пытался чихнуть. Сьомирина сидела съежившись и регулярно шмыгала носом. Ее картофельный мешок был явно рассчитан не на теплолюбивые сорта содержимого и грел плохо.