Сири Петтерсен - Поток [litres]

Тело Йеме на руках Римера становилось всё тяжелее – сигнал к тому, что следовало немедленно что-то предпринять. Хоть что-нибудь. Но что? Что он может?

Воины лежали на земле. Они были мертвы, но тела их до сих пор бились в судорогах. Медленно, как во сне. Словно время пошло с другой скоростью. Ример видел, как кто-то пытался поставить друга на ноги. Остальные впали в ступор и лишь наблюдали за происходящим. Хаос среди Колкагг. Буря, которую видно, но не слышно.

Это напоминало сражение со Свартэльдом. Беззвучный кошмар. Но в этот раз перед Римером находилась не толпа чужаков. Здесь было всё, что у него осталось. Его дом. Его воины. Его жизнь.

Они не могут иметь армию, которую не контролируют…

Ример прижал к себе Йеме, чьё тело смерть сделала тяжёлым, уткнулся лбом в его волосы и вдохнул запах пота после трудного дня. Колкагга принял обратно блудного соратника с распростёртыми объятиями и со словами: «Ты всегда опаздываешь к ужину».

Всегда опаздывает. Опаздывает.

Ример похолодел, руки его вспотели, живот свело. Бывший Колкагга попытался что-то извергнуть из себя. Затем услышал чей-то яростный вопль и только потом понял, что крик исторгло его собственное тело. Он заглушил звук, уткнувшись в голову Йеме. Какое-то время безутешному юноше казалось, что на самом деле он находится не здесь, а спит где-то далеко. Но как тогда можно ощущать запах мёртвого товарища? Как можно видеть царапины на лежащем на земле трупе?

Сигналы опасности. Ример знал их. Он притянул к себе Поток и слился с ним, чтобы выжить. Чтобы подавить шок. Но Поток стал неуправляемым и лишь пронёсся сквозь тело. В памяти всплыли слова Хлосниана.

Ничто так не питает Поток, как кровь.

Ример опустил Йеме на землю, не представляя, сколько времени прошло. Миг. Час. День. Затем с трудом поднялся на ноги и увидел, что выжил ещё кто-то. Стиар стоял неподалёку в окружении мертвецов. Бледные лица на тёмной земле. Вдоль тропинок лежало множество тел. Ример знал, что если войдёт в дома, то обнаружит и другие.

Он подошёл к Стиару. Лицо мужчины было покрыто слезами. Он казался сбитым с толку.

– От чая… От него я не сплю, – сказал он с горечью в голосе. – Всегда старался не пить его.

А я всегда опаздываю.

Ример огляделся. Тяжесть зрелища камнем легла на его плечи. Тяжесть случившегося. Нелепости. Несправедливости. Преступления, подобного которому мир не видывал. Этого не должно было произойти. Оставалось два выхода – уйти на дно или стоять, выпрямив спину.

Ример опустил руку на плечо Стиара и не сводил с него глаз, пока не удостоверился, что мужчина его понимает и может мыслить чётко.

– Осмотри лагерь. Выясни, выжил ли кто-нибудь ещё. Ты понимаешь меня? Я подожгу сигнальный костёр.

Стиар вздрогнул, как будто проснулся, и кивнул.

Ример выхватил из пламени обгоревшее с одной стороны полено и помчался к сигнальному костру, который возвышался на северной стороне и был виден из других лагерей. Сколько всего существует поселений Колкагг, юноша не знал. При его жизни им никогда ничего не угрожало. Как и до него.

Но он должен был зажечь огонь. Предупредить. Остановить их. Остановить ужин. Выманить их из лагерей сюда. Но в глубине души Ример понимал, что и с этим опоздал. Колкагги неукоснительно придерживались распорядка дня, и это их погубило.

И всё же он разбил кувшин с маслом над костром и бросил в него полено. Огонь вспыхнул мгновенно. Но не было видно даже намёка на ответный сигнал. Ример вглядывался во мрак. В Блиндболе ещё никогда не стояла такая тьма. Единственное, что вторило пламени костра, – это луна. Круглая и красная. Прореха в ночи.

Они мертвы. Они мертвы, все до одного.

Римера парализовало. Огонь согревал его с одного бока, пока другой мёрз. Даркдаггар убил имлингов своего народа. Неподконтрольную армию. Никакой грех в Шлокне не мог сравниться с этим. Как они могли? Как Совет мог поддержать…

Совет!

Новое откровение молнией прорезало горе Римера. Совет не поддерживал этой бойни. Они никогда не приняли бы единодушного решения об убийстве. Никогда. А Даркдаггару не удалось бы скрыть свою причастность. И всё же он это сделал, что может означать лишь одно.

Он собирается заманить Совет в ловушку!

Ример мчался по краю обрыва. Ветки хлестали юношу по лицу, но он бежал. Глотал кровь, но бежал. Надо предупредить Ярладина. Остальных членов Совета. Всех, кто не продался пока Даркдаггару.

Они в смертельной опасности!

На другой стороне горы Ример резко остановился. На горизонте пульсировали красные отблески. Эйсвальдр был объят огнём.

Ожидание казалось невыносимым. Устроившаяся на сиденье Хирка сплела пальцы и нагнулась вперёд, глядя под ноги. Она чувствовала себя голой. И замёрзшей. А ведь она ещё даже не вышла из дома.

Даже через каменные стены девушка слышала, как тысячи Умпири пробираются по переполненным улицам, идущим вниз по кратеру к языку ораторов. Понадобится не один час, чтобы заполнились все места. Смех и крики смешивались с другими звуками в гудящий хаос. Здесь собрался весь Гиннунгад. И всё ради неё.

А вот чего ещё никто не знал, так это как её представят. Да, она Хирка из дома Модрасме, но останется ли её дом тридцать третьим? Или поднимется? А что, если опустится? Вдруг поведение полукровки утащило их семью ниже по лестнице рангов, чем поведение Наиэля в своё время?

Никто не узнает, пока не прибудут повозки из дома Ход. А вместе с ними – будущее семьи Хирки.

Скерри бродила взад и вперёд, покусывала когти. Ухере играла с волосами: поднимала их наверх, скрепляла шпилькой, вынимала её и повторяла всё сначала. Раун гладил жену по спине. Даже Вана забыла о высокомерии. Сейчас наступил тот редкий момент, когда рядом с ней не было видно жениха, ведь сегодня решалась судьба семьи, а не любовников.

Модрасме смотрела в окно. Серебряные волосы спадали ей на колени. Глава дома прожила почти четыре тысячи лет. Если она когда-нибудь и испытывала эмоции, это осталось в прошлом. На лице без морщин застыло обычное отсутствующее выражение. Ничто не имело достаточного значения для Модрасме. Всё и все по определению приносили лишь разочарование. Раун называл свою мать секхтайнари . Непереводимое слово. Лучшее определение, которое сумела придумать Хирка, – «почитатель страдания». Та, кому нравится упиваться собственным страданием, пестовать его. Но даже Модрасме не смогла скрыть некоторой радости после встречи с домом Ход.

Всё прошло хорошо. Так Хирка утешала себя в минуты душевного подъёма. В другие минуты ей казалось, что она совершила множество нелепостей, не отдавая себе в этом отчёта. Возможно, забрасывала косички за спину и тем самым обидела предков или сделала что-то не менее ужасное.