Эмили Дункан - Безжалостные боги [litres]

Ей не хотелось видеть, какие эмоции сейчас отразились на его лице.

– Надя.

В его голосе слышался ужас. И гнев. И предательство.

– Я пытаюсь все исправить, – продолжила она. – Пытаюсь исправить то, что сделала не так. И если сейчас уйду с тобой, то ничего не получится.

Надя открыла глаза. Костя смотрел на нее суровым взглядом и с застывшим выражением лица. Он протянул руку и очень осторожно прикоснулся к ее четкам.

– Я думал… – тихо начал он. – Думал, что ты намного набожнее, чем все остальные. Безупречна. Надеялся, что слухи о тебе обманчивы, но… – Он сжал бусины в руках. – Теперь у нас не осталось надежды.

Не успела Надя спросить, что означают его слова, как Костя дернул четки и порвал шнур. Бусины громко застучали по полу. Этот звук громом отдавался в ее ушах.

И что-то оборвалось у нее внутри.

Ее глаза наполнились слезами. Единственное, что осталось у нее от богов, потеряно.

– Что ты творишь?! – воскликнула она, отталкивая Костю и пытаясь подобрать бусины, чтобы снова надеть их на порванный шнур. Но бусины не желали надеваться на растрепанный край, и вдруг все, что она так долго сдерживала в себе, вырвалось на поверхность. Рыдания слетали с ее губ, которые она поспешно прикрыла тыльной стороной ладони.

Зашипев от отвращения, Костя вылетел из дома и громко хлопнул дверью.

Надя рухнула на пол, закрыв лицо руками и пытаясь сдержать рыдания, когда еще одна бусина выскользнула из ее пальцев и откатилась в сторону.

Костя не дал ей ничего объяснить. Не захотел ее слушать.

Она думала… Что? Что он ее простит? Закроет глаза на то, что она заставила его жить в одной комнате с чудовищем, которое удерживало его в плену?

Чья-то рука нежно провела по ее волосам. А через мгновение Малахия прошелся по комнате и собрал горсть бусин. Вернувшись, он опустился перед ней на пол, но молчал. Наверное, и сам понимал, что прямо сейчас Наде хотелось видеть его меньше всего. Слезы застилали глаза, мешая разглядеть шнурок, но она не оставляла попыток нанизать на него одну из своих бусин. Да и сможет ли она вообще вспомнить их порядок?

– Они буквально прожигают мне руку, – наконец прервал молчание Малахия. – Забери их, пожалуйста.

Это почему-то вызвало у нее смешок. Она протянула руки, и Малахия осторожно пересыпал бусины ей в ладони, после чего сжал ее пальцы.

Слегка отодвинувшись, он подтянул ногу и опустил подбородок на колено, не отводя от нее взгляда.

– Прости, – шмыгая носом, сказала она. – Я всех перебудила.

– Не извиняйся, я все равно не спал. Но Рашид, возможно, отомстит тебе утром.

Это вновь вызвало у нее смешок. Надя сложила бусины на колени, а затем принялась пересчитывать их. И тут же поняла, что нескольких не хватало.

– Я надеялась, что смогу заставить его понять. – Она вытерла глаза. – Если бы он только дал мне все объяснить… – Хотя вряд ли бы ей удалось сделать это. – Он хочет, чтобы я вновь стала девушкой из монастыря. Только ее давно уже нет.

Малахия склонил голову набок.

– Хочешь поговорить об этом?

– Нет. Я… Я хочу, чтобы ты ушел, Малахия.

Печаль отразилась на его лице, но он тут же спрятал ее.

– Это справедливо, – прошептал он, а затем начал подниматься.

– Я думала… – Надя замолчала.

Малахия замер на мгновение, а затем медленно опустился обратно на пол.

– Даже не знаю. Я просто дура. Я не ожидала, что он мне доверится. – Надя засунула в рот шнур, чтобы слегка намочить растрепанный край, а затем вновь попыталась нанизать бусину. – Я считала Костю своим лучшим другом. И думала, что он знает меня, но, полагаю…

Она замолчала, не в силах высказать то, чего так опасалась. Что Костя дружил с клириком, а не с Надей. Ей все еще не хотелось верить в худшее о нем. Он имел полное право злиться. И желать смерти Малахии. А то, что она сделала для него, не имело смысла, поэтому не стоило и просить его это понять.

Но Надя все же жалела, что он не выслушал ее.

– Ты не дура и не наивная, – сказала Париджахан, опускаясь рядом с ней на пол.

– Ну, немного наивности в ней есть, – поправил Малахия, за что аколийка тут же пнула его по ноге.

Надя засмеялась, но смех быстро сменился рыданиями. На лице Малахии промелькнула какая-то эмоция, но у нее не осталось сил, чтобы задумываться, какая именно. Из-за него она потеряет единственную семью, которая у нее осталась. И Наде очень хотелось, чтобы его помощь ей не понадобилась для решения более важных дел, помощь парня, который столько всего разрушил. Париджахан осторожно забрала у нее шнурок.

– Подавай мне бусины по порядку, а я их надену.

Надя кивнула и протянула бусину, которая должна идти следом, но тут же забеспокоилась, что ошиблась.

– Как думаешь, он вернется? – спросил Малахия.

Его слова сменились резким болезненным кашлем, который он заглушил, уткнувшись в сгиб локтя.

Надя пожала плечами. Они все еще находились в Транавии, а Костя практически не говорил на их языке. И вряд ли ему удастся долго протянуть в одиночку. Но она не знала, сможет ли он вновь смотреть на нее.

– Что, если я никогда не смогу вернуться? – тихо поинтересовалась Надя.

Малахия вздохнул. Потерев глаза, она встретилась с ним взглядом. Понимание отразилось на его лице, и это чувство испугало ее. Надя никогда не думала, что ей придется бороться с чувством солидарности, возникшим между ней и чудовищем.

Париджахан собрала оставшиеся бусины с коленей Нади. И хоть они считались святыми, Надя не стала возражать. Аколийка встала и положила шнурок и бусы на стол.

– Пошли, – вернувшись к Наде, сказала она и протянула руку. – Давай спать. Утром все покажется более ясным. Утро вечера мудренее.

– Но все еще останется довольно мрачным, – вставил Малахия.

В этот раз его пнула по ноге сама Надя.

– Так говорят в Калязине, – нахмурившись, сказала она Париджахан.

– Знаю.

Она позволила аколийке поднять ее на ноги. Все происходящее казалось ей странным и неправильным. А перед глазами продолжало всплывать лицо Кости, пока разочарование грызло ее изнутри.

Но ноги сами несли ее в комнату вслед за подругой. Пардж была права.

Сон – лучшее лекарство.

А утро мудренее вечера. И все станет лучше.

Она еще сможет все исправить.

Серефин вновь очнулся в проклятом лесу.

Его правый глаз совершенно ничего не видел. И от осознания этого сердце бешено заколотилось в груди, ведь большую часть жизни он полагался лишь на него. Но где-то все же промелькнула мысль, что сейчас он находился не в реальности.