Кассандра Клэр - Последние часы. Книга I. Золотая цепь

Грейс сделала вид, будто испуганно отодвигается от него, затем рассмеялась.

– Не волнуйся, я уже болела этой болезнью. Бедный мой Джеймс! Надеюсь, тебе было не слишком тоскливо одному.

– В этом мне повезло, – сказал Джеймс. В этот момент у него почему-то сжалось сердце, хотя он сам не мог бы сказать, почему. – Поскольку Корделия и ее мать уже перенесли лихорадку, они смогли остаться в доме. Они заботились обо мне, ухаживали за мной. Особенно Корделия. На самом деле, без нее мне было бы совсем невыносимо. А так, мне было намного лучше. Чем могло бы быть. Если бы ее там не было.

Джеймс сообразил, что у него от волнения немного заплетается язык. Грейс лишь молча кивнула.

На следующий день Джеймс проснулся поздно и обнаружил, что родители уже куда-то уехали, а сестра, усевшись на краешке огромного мягкого кресла в гостиной, яростно строчит в блокноте.

– Не хочешь чем-нибудь заняться? – обратился он к Люси.

Не поднимая головы, она произнесла:

– У меня уже есть занятие. Я пишу.

– Про что пишешь?

– Если не оставишь меня в покое, я напишу про тебя .

Отвечать на это было нечего, и Джеймс, не зная, что делать дальше, вышел из дома и направился в сторону Блэкторн-Мэнора.

Особняк показался Джеймсу точно таким же, как в тот день, год назад, когда Татьяна попросила его обрезать плети шиповника, мешавшие открывать ворота. Из дома не доносилось ни звука, все окна и двери были заперты, и Джеймсу пришло в голову сравнение с гигантской спящей летучей мышью. Он представил себе, как эта мышь весь день висит, свернувшись, в темной пещере, и расправляет крылья лишь во мраке ночи. Присмотревшись, Джеймс заметил, что с прошлого лета колючки снова буйно разрослись; шипов стало больше, они были неправдоподобно длинными, острыми. Жесткие стебли оплели часть арки над воротами, и теперь можно было прочесть лишь вторую половину девиза: «LEX NULLA».

Джеймс пошел вдоль каменной стены, продираясь сквозь разросшиеся кусты. Он чувствовал себя очень глупо. Он не взял с собой ни книги, ни оружия, ему было нечем заняться. Однако, когда он сделал круг и вернулся к главным воротам, оказалось, что там его ждет Грейс.

– Я увидела тебя из окна своей комнаты, – без предисловий начала она. – У тебя был потерянный вид.

– Доброе утро, – сказал Джеймс, и Грейс улыбнулась. – Как ты думаешь, твоя матушка захочет, чтобы я снова подстриг шиповник?

Наступило неловкое молчание. Через некоторое время Грейс произнесла:

– Мне сложно представить, чтобы матушку заинтересовал шиповник и ворота. Но я принесу тебе садовые ножницы, и если ты сумеешь проделать в этой чаще ход, я составлю тебе компанию.

– Выгодная сделка, – усмехнулся Джеймс.

– Я, конечно, не обещаю целый день развлекать тебя светскими разговорами, – добавила Грейс. – Могу тебе почитать, если хочешь.

– Нет! Нет, не нужно, спасибо, – поспешно воскликнул он. На лице Грейс выразилось изумление, и Джеймс, стараясь говорить нормальным тоном, добавил: – Я хотел бы послушать о твоей жизни.

– Моя жизнь заключена в этом доме, – сказала она.

– Тогда, – попросил он, – расскажи мне о своем доме.

И она рассказала ему. Джеймс не говорил родителям, куда он ходит. Он просто исчезал из дома после полудня, часа два подстригал ползучие растения и кусты с внешней стороны каменной стены особняка и разговаривал с Грейс; затем, когда его одолевали усталость и жажда, он извинялся перед Грейс и неторопливо возвращался домой.

Грейс рассказывала ему о Блэкторн-Мэноре. Некогда дом этот был прекрасным и величественным, но мать уже долгие годы не заботилась о нем, никто не занимался ни ремонтом, ни уборкой, и на всех вещах лежал толстый слой пыли.

– Иногда мне кажется, что я живу внутри гигантского клубка паутины. Моя мать никому не доверяет, не желает, чтобы посторонние приходили прибираться, а особняк слишком велик, мы вдвоем не можем содержать его в порядке. – Она говорила о переплетающихся ветвях колючего терновника, вырезанных на дубовых перилах лестницы, о гербе над камином, о страшной железной статуе, притаившейся на втором этаже. Рассказы Грейс показались Джеймсу чудовищными; теперь дом представлялся ему трупом, разлагающимся трупом некогда прекрасного живого существа.

Сердце у него сжималось от жалости к несчастной. Но когда он вернулся домой, неприятное чувство оставило его, и вечером, лежа в постели, он, как всегда, вспоминал голос Корделии, негромкий и спокойный, и уснул с мыслью о том, что все будет хорошо.

На следующий день Люси объявила, что собирается читать Джеймсу отрывки из своего незаконченного произведения под названием «Спасение Загадочной Принцессы Люси от ее ужасных родственников». Джеймс слушал, старательно изображая интерес, хотя его уже не в первый раз истязали бесконечными повествованиями о Жестоком Принце Джеймсе и его многочисленных злодеяниях.

– Мне кажется, характер Жестокого Принца в какой-то степени предопределен его именем, – высказался Джеймс во время небольшой паузы. Люси сообщила, что на данном этапе творческого процесса критика ее не интересует.

– Загадочная Принцесса Люси совершает добрые поступки по велению сердца, а Жестокий Принц Джеймс творит жестокости потому, что не может терпеть превосходство Принцессы Люси. Она опережает его снова и снова, во всех областях, – объяснила сестра.

– Я, пожалуй, пойду, – вздохнул Джеймс.

Люси захлопнула блокнот и посмотрела на Джеймса.

– Какая она, Грейс Блэкторн? Ты ведь видишь ее время от времени, когда ходишь к соседской ограде подстригать кусты, верно?

Джеймс не сразу оправился от неожиданности и бессвязно пробормотал:

– Да, бывает, что и вижу… Она… печальная. Мне кажется, она очень одинока. Она ни с кем не общается, кроме матери, и никогда не покидает этот жуткий дом.

– Как это ужасно.

– Да, это ужасно. Ее остается лишь пожалеть.

– Верно, – ответила Люси без особого интереса.

Когда они встретились на своем условленном месте в лесу, Джеймс рассказал Грейс о новых друзьях: Мэтью (который, как было известно Грейс, приходился сыном Консулу), Томасе и Кристофере. Последних он назвал «ее кузенами», но это не вызвало особого интереса у Грейс. Она лишь застенчиво произнесла:

– Должна сказать, я даже рада тому, что они не приехали с тобой в Идрис. Уверена, в их компании ты проводил бы время гораздо веселее! Но тогда ты не смог бы встречаться со мной, я скучала бы без тебя.

Джеймс всякий раз при мысли о Грейс испытывал неопределенное беспокойство и угрызения совести. Ему не нравилось то, что он является ее единственным другом – им нечасто удавалось видеться. Он вспомнил о предстоявшем визите Корделии и подумал: наверное, девушкам даже не представится возможности познакомиться, ведь его дружбу с Грейс следовало держать в секрете. Грейс в смущении взглянула на Джеймса: казалось, она хотела обратиться к нему с какой-то просьбой, но не решалась высказать ее вслух.