Кассандра Клэр - Последние часы. Книга I. Золотая цепь

– Не могу. – Он снова начал надевать пальто; странно, но руки у него больше не дрожали, словно гнев помог ему успокоить нервы и прогнал похмелье. – Чарльз – ублюдок, но даже он не заслуживает такой…

– Мэтью, – перебила его Грейс, подходя совсем близко и положив руку ему на локоть. Он в изумлении замер и взглянул на нее сверху вниз. Сейчас он понял, что у нее действительно привлекательное лицо, совершенное в своей красоте, почти как у фарфоровой куклы.

Она провела ладонью по его рукаву. Он сказал себе, что нужно отодвинуться от нее, но ноги его как будто приросли к каменной плите. Какая-то непреодолимая сила влекла его к этой девушке, несмотря на то, что его ненависть нисколько не ослабела.

– Вы чувствуете влечение ко мне сейчас, не так ли? – прошептала Грейс. – Поцелуйте меня. Я этого требую.

Словно во сне, Мэтью склонился к Грейс, обнял ее за тонкую талию. Не думая ни о чем, он прижался губами к ее губам и долго, жадно целовал ее. Губы ее имели вкус сладкого чая и забвения. Он не чувствовал ничего – ни желания, ни тоски, ни любви, но та самая странная сила, природу которой он не в состоянии был понять, заставляла его страстно целовать Грейс. Он осыпал поцелуями ее губы, лицо; она слегка отвернулась, не отталкивая его, все так же держа его запястье, прижавшись к нему всем телом…

А потом она отпустила его руку и сделала шаг назад, и ему показалось, что он проснулся.

Он содрогнулся от ужаса и отвращения и попятился прочь, спотыкаясь о собственные ноги. В ее взгляде не было ничего девического, робкого, ничего от той скромной, застенчивой Грейс, которую он впервые увидел на балу. Глаза ее приобрели стальной цвет.

– Ты… – начал он и смолк. Он не смог заставить себя продолжать: «Ты заставила меня это сделать» . Это было смехотворно, эти слова означали нелепое отрицание личной ответственности за неслыханный, возмутительный, нелепый поступок.

Когда Грейс заговорила, голос ее был лишен всякого выражения. Губы, которые Мэтью только что целовал, стали алыми; глядя на девушку, он почувствовал, что его сейчас стошнит.

– Если вы станете у меня на пути, если вы хоть как-нибудь попытаетесь помешать моему браку с Чарльзом, я скажу Джеймсу, что вы целовали меня. И вашему брату тоже.

– Они и без того знают, что я ужасный человек, – фыркнул он, напрасно попытавшись изобразить легкомыслие и безразличие.

– Ах, Мэтью, – холодно бросила она, отворачиваясь. – Вижу, вы никогда не встречали по-настоящему ужасных людей.

Джеймс сидел на парапете одной из опор моста Блэкфрайарс, свесив вниз ноги. Под ним катились темно-зеленые воды Темзы. Небольшие весельные лодочки и лихтеры сновали бок о бок с речными баржами, над которыми хлопали характерные красно-коричневые паруса. Паруса напоминали Джеймсу кровавые пятна, расплывавшиеся на сизом небе. Люди в плоских кепи, обдаваемые брызгами речной воды, что-то кричали друг другу.

На севере в последних лучах солнца ослепительно сверкал купол собора Святого Павла, выделявшийся на фоне грозовых туч; на противоположной стороне реки чернел силуэт электростанции Бэнксайд, из высокой трубы валил густой дым.

Мерное шлепанье воды о гранитные опоры моста было знакомо Джеймсу так же хорошо, как детские колыбельные. Мост Блэкфрайарс занимал особое место в истории его семьи; он фигурировал во многих рассказах, слышанных от родителей. Обычно, посидев какое-то время на этом мосту, он успокаивался. Река несла свои воды мимо, не обращая внимания на неприятности и тревоги смертных людей, которые пересекали ее по мосту или плыли по ней в лодках. Они не могли оставить после себя след на этой реке, а их тревоги не оставляли никакого следа в истории человечества.

Но сейчас ни городской пейзаж, ни философские мысли не могли утешить Джеймса. Ему казалось, что еще немного, и он задохнется. Он ощущал физическую боль, как будто кто-то воткнул ему между ребер несколько стальных прутьев, и они вошли в его сердце…

– Джеймс?

Услышав свое имя, он поднял голову. К нему направлялся Мэтью в расстегнутом пальто. Шляпы на нем не было; ветерок, задувавший с реки и приносивший запахи угольной пыли, дыма и соли, развевал спутанные светлые волосы.

– Я искал тебя по всему Сити, – проворчал Мэтью, усаживаясь на гранитный парапет рядом с Джеймсом. Джеймсу захотелось сказать, чтобы он был осторожнее. Падать было высоко, а руки у Мэтью слегка дрожали.

– Расскажи мне, что случилось.

Джеймс не мог объяснить, что с ним происходит, откуда взялось головокружение, чувство удушья. Он вспомнил слова отца насчет того, что любовь – это боль, но сейчас он испытывал не просто душевную боль. Джеймсу казалось, что ему не хватает кислорода, он жадно хватал ртом воздух, пытался набрать его в легкие, но почему-то не получалось. Он не мог найти нужных слов, не мог вообще ничего сделать – просто наклонился к Мэтью и положил голову ему на плечо.

– Джейми, Джейми, – прошептал Мэтью, положил руку другу на спину, между лопаток, с силой прижал его к себе. – Не надо.

Джеймс уткнулся лицом в твидовое пальто Мэтью. Пальто пахло бренди и одеколоном фирмы «Пенхалигонс», который Мэтью таскал у Чарльза. Джеймс сидел в неловкой, неудобной позе – вцепился другу в рубашку и прислонился щекой к его плечу, – но в утешении, полученном от парабатая , было нечто особенное; никто иной не мог дать Сумеречному охотнику такое ощущение, ни мать, ни сестра, ни отец, ни возлюбленная. Это превосходило обычные человеческие чувства, в этом было что-то сверхъестественное.

Люди зачастую относились к Мэтью с пренебрежением – из-за его страсти к модной одежде, из-за его легкомысленных шуточек, из-за того, что он ничего не воспринимал всерьез. Они считали, что он быстро сломается, сдастся при первых же трудностях. Но Джеймс знал, что это не так. Сейчас он поддерживал Джеймса, как всегда – и, как обычно, делал вид, будто ему это ничего не стоит, будто в этом нет ничего особенного.

– На такой случай есть много пустых слов, – тихо заговорил он, когда Джеймс поднял голову и отстранился. – Пусть лучше это произойдет сейчас, а не потом, лучше любить и потерять любимого человека, нежели никогда не познать любовь, и все такое прочее. Но это все чушь, правда?

– Наверное, – пробормотал Джеймс. Он вдруг заметил, что у него дрожат руки, и это напомнило ему о чем-то. Он никак не мог вспомнить, о чем. Он не мог сосредоточиться, мысли разбегались в стороны, как мыши, заметившие приближение кошки. – Я до сих пор представлял свое будущее определенным образом. Сегодня я понял, что все будет совершенно иначе.