Анна Одувалова - Мое ледяное проклятье [litres]

Значит, от Дилана следовало избавиться. Хлесткий удар ветра настиг его и повалил в ближайший сугроб, припорошил снегом. Мне осталось только достать оттуда безуспешно сопротивляющегося мужика. Наверное, где-то и когда-то он считался сильным магом. Да и человеком. Но что его силы в сравнении с мощью стихии? Разве он способен совладать с метелью, с порывами ветра, сорвавшими с головы шапку, с жалящими щеки снежинками? Стихию нельзя победить, обмануть или подкупить.

Впервые за восемь лет я подумал о том, что проклятье Валенси можно воспринимать иначе. Не как зло, а как дар. Я не могу дарить тепло, зато могу – справедливость.

Мне не требовались наручники, чтобы приковать орущего и вырывающегося Дилана к столбу. Их роль очень хорошо сыграл лед, плотно обхвативший его запястья. А потом я просто взял руку мужчины и посмотрел в глаза, пуская по венам испуганного пленника мороз.

– Ты же понимаешь, что я поступаю с тобой в высшей степени милосердно? – тихо спросил я, заглядывая в еще живые, но уже покрывающиеся коркой льда глаза Дилана. – Ты чувствуешь только холод и страх. Твое сердце замрет очень скоро, как только до него доберется лед. А Валенси умирала бы мучительно. Когда холод становится нестерпимым, он превращается в боль, равную боли от ожога. Вот на что ты ее обрек. Даже я – ледяное чудовище с замерзшим сердцем – оказался на такое не способен, хотя ты и заслужил подобную кару. А ты оставил умирать ту, которую хотел сделать своей женой. И люди после этого считают монстром меня?

Ответить он уже не мог. Я оставался рядом до тех пор, пока из него не ушла жизнь. И последнее, что Дилан видел, – это мои безразличные ледяные глаза. Мне не было стыдно, потому что для некоторых смерть – слишком легкое наказание.

Откат наступил позже, вместе с осознанием, что жизнь навсегда покинула тело Дилана, и это полностью моя вина. Какие бы прегрешения он ни совершил, их, казалось, можно было исправить. А вот убийство – нет. Но только я не жалел о своем поступке. Если бы передо мной опять стоял выбор: убить его или сохранить жизнь, я снова поступил бы так же. Просто холод в душе стал сильнее. Он тугим комком сжался в животе, когда я отступал с площадки. Единственным спасением было снова рассыпаться завывающей вьюгой.

Когда тело разлетелось на тысячи микроскопических ледяных кристалликов, боль отступила. Я стал стихией, а стихии не присущи никакие эмоции. Несколько кругов над городом, снегопад над крышей мэрии, заметенные пути на въезде в Сноухельм… И возле дома Женевьев я появился спокойным и безразличным. А то, что ледяная корка на сердце стала чуть толще… Что ж, это побочное явление. За силу приходится платить.

– Киска будет жить тут, – заявила с порога Китти, тащившая в охапке Пэрсика. Женевьев только пожала плечами и отступила, пропуская меня в холл.

Не знаю почему, но сейчас мне показалось правильным зайти через дверь.

– Тут… – еще раз повторила мелкая и воинственно выставила подбородок. Судя по несчастной морде Пэрсика, сам он жить тут не очень-то хотел, но понимал, что вырываться из лап человеческого детеныша чревато. Поэтому висел, словно жирная пушистая сарделька, и только раздраженно подергивал пушистым хвостом.

– Пэрсик любит свою хозяйку, – сказал я. – Он будет без нее скучать. Ты же будешь скучать без мамы, если у тебя ее заберут?

– Я скучаю без папы. Я бы хотела, чтобы мне его вернули, – вздохнула Китти и разжала руки.

Ошалев от неожиданного счастья, Пэрсик кинулся ко мне, проскользил лапами по паркету и с размаха запрыгнул на руки. Пришлось его ловить и прижимать к себе. Я предчувствовал кошачью истерику и демонстративное потряхивание лапами, но Пэрсик прижался всем своим дрожащим телом и, казалось, не собирался никуда уходить. Хотя просто не мог не почувствовать мой лед.

Даже когда сестра Вал принесла переноску, Пэрсик крайне неохотно слез с рук.

Женевьев ничего не сказала в ответ на такое необычное поведение животного, но посмотрела на меня странно. А я просто поспешил ретироваться подальше. Точнее, поближе к Валенси. Скорее всего, она проснулась и сейчас исследует мой замок. И вряд ли ей нравится холодное жилище ледяного духа.

Я недолго любовалась метелью за окном. Стало банально скучно, да и любопытство взяло верх, поэтому я отправилась на разведку. В просторных коридорах замка шумел ветер, а по пятам следовали снежинки, словно Ранион подглядывал за мной из-за угла. Может, так и есть? Может быть, он где-то здесь, просто по какой-то причине не хочет показываться на глаза?

Комната, в которой я очнулась, оказалась на третьем этаже огромного, кажется, полностью ледяного замка. Сначала я спустилась на первый этаж, осторожно ступая по широкой блестящей лестнице. За перила взяться не решилась, они были покрыты инеем. Не хотелось бы отморозить руки. К удивлению, несмотря на снежные и ледяные интерьеры, в самих помещениях не было холодно. Не жарко, но и не улица. При этом морозное великолепие не таяло.

Как Раниону живется здесь? В тишине и одиночестве? Я начала экскурсию с холла замка. Медленно поднимаясь по этажам, заглядывала в каждую пустую комнату. Прогуливалась по просторным бальным залам и не видела никого. Ни слуг, ни экономок… Только лед и звенящая тишина. Неужели он именно так провел последние восемь лет? Но ведь кто-то же должен тут убираться?

То, что Ранион все же существует не в абсолютном снежном вакууме, я осознала, только когда забрела в противоположное от моей комнаты крыло третьего этажа. На пороге тут же уплотнились снежинки, преобразовываясь в стражника. Сначала я подумала, что все же решил показаться Ран, но, уставившись на грубые, словно вырубленные топором черты снежного двухметрового гиганта, поняла, что обозналась. Раном тут и не пахло.

– В это крыло нельзя… – заявил охранник.

А я и не стремилась, уже несясь вниз по лестнице. Естественно, на последней ступеньке поскользнулась и выставила вперед руки, чтобы смягчить падение, но вместо этого врезалась в холодную мощную фигуру. Зато не упала.

– Эй! Вал! – услышала я, ощущая на предплечьях ледяные руки, которые удержали меня от падения. – С тобой все нормально?

– Да… да, – побормотала я и отстранилась. – Просто напугалась.

– Кого? – удивился Ранион. – Отражения в ледяном зеркале? – В голосе мелькнула едкая ирония.

– Этого… снежного и большого, – отозвалась я и отстранилась.

Как ни странно, сейчас я испытывала скорее смущение, нежели пробирающий до костей холод. Может быть, после бесконечно длинных минут у жертвенного столба я стала менее чувствительной к проявлениям ледяной стихии?

– Тебя испугал мой охранник? Значит, ты оказалась очень любопытной девочкой и ходила там, где нельзя.