Ли Бардуго - Девятый Дом

– Минуты проходят, – сказала она, ощущая его между зубами.

– Ты думала, я сплю, а я слыхал – Слыхал слова, что ты жена плохая.

Алекс опять попыталась вырваться. Его ладонь по-прежнему крепко сжимала ее руку.

– Клянусь не спрашивать тебя о том, Что прячется за этими словами. Тебе я верю вопреки тебе Самой. И я, поверь, скорей умру, Чем в верности твоей засомневаюсь.

Скорей умру, чем в верности твоей засомневаюсь. Татуировка Тары. Это не цитата из какой-то металлической группы.

– « Королевские идиллии», – сказала она.

– Теперь вы вспомнили.

Ей пришлось прочесть всю эту бесконечную поэму Теннисона, когда она готовилась к их с Дарлингтоном первому визиту в «Свиток и ключ». Цитаты из нее покрывали всю их гробницу, дань королю Артуру и его рыцарям – и усыпальнице, полной сокровищ, похищенных во время Крестовых походов. Властвуй над этой темной землей, чтобы освещать ее, и над этим мертвым миром, чтобы его оживлять. Она вспомнила слова, высеченные на каменном столе в гробнице Замочников.

Алекс высвободилась из хватки Жениха. Значит, смерть Тары потенциально связана с тремя обществами. Тара была связана с «Черепом и костями» через Триппа Хельмута, с «Книгой и змеем» через нападение глумы, и – если Тара тайно не увлекалась викторианской поэзией – со «Свитком и ключом» через свою татуировку с цитатой из Теннисона.

Норс слегка поклонился.

– Когда найдете принадлежность Тары, принесите ее к любой воде, и я к вам приду. Сейчас все они для нас – переправы.

Алекс размяла пальцы, стараясь избавиться от ощущения, что она продолжает держать руку Жениха в своей.

– Хорошо.

Она отвернулась от него, закусила стручок рожочника, и ее рот наполнил горький, меловой привкус.

Она попыталась пойти к восточному берегу, но река потащила ее за колени, и она споткнулась. Она потеряла опору, ее ботинки искали опору на дне, а ее потянуло назад и потащило к племени темных теней на западном берегу. Норс был к ней спиной и теперь казался невозможно далеким. Теперь тени вовсе не казались человеческими. Они были слишком ввысокими, слишком тонкими, а их руки – длинными и сгибающимися под неверными углами, как у насекомых. Она видела силуэты их голов на фоне неба цвета индиго, поднятые, словно учуявшие ее носы, открывающиеся и закрывающиеся челюсти.

– Норс! – закричала она.

Но Норс продолжал идти прочь.

– В конечном итоге течение предъявляет права на всех нас, – ответил он, не оборачиваясь. – Если хотите жить, вы должны бороться.

Алекс оставила попытки нащупать ногами дно. Она с силой развернула тело к востоку и энергично поплыла, борясь с течением и загребая руками воду. Она повернула голову, чтобы набрать воздуха. Тяжелые ботинки тащили ее вниз, плечи болели. Что-то тяжелое и мускулистое врезалось в нее, отталкивая назад; хвост ударил ее по ноге. Возможно, крокодилы ей и не навредят, но они делают работу реки. Усталость наполняла ее мышцы свинцом. Она ощутила, что ее темп замедляется.

Небо потемнело. Она больше не видела берег, была даже не уверена, что плывет в правильном направлении. Если хотите жить.

Хуже всего, что она хотела. Она хотела жить, всегда хотела.

– Черт! – закричала она. – Проклятый черт!

Небеса взорвались разветвленной молнией. Немного богохульства, чтобы осветить путь. Долгое кошмарное мгновение перед ней была лишь черная вода, а потом впереди показался восточный берег.

Она гребла вперед, разводя руками воду, пока наконец не почувствовала, что ее ноги отпустило. Дно было рядом, ближе, чем она считала. Она проползла по мелководью, давя цветы лотоса своим мокрым телом, и рухнула на песок. Она слышала позади крокодилов, низкий гул мотора их открытых пастей. Затащат ли они ее назад в хватку реки? Она протащила себя еще на несколько футов дальше, но она была слишком тяжелой. Ее тело тонуло в песке, песчинки ее утяжеляли, попадали в рот, в нос, двигались под ее веками.

Что-то сильно ударило Алекс по лицу, потом еще раз. Она заставила себя открыть глаза. Она лежала на спине на полу храмового зала, выплевывая ил и глядя в испуганное лицо Доуз на фоне расписного потолка – к счастью, неподвижного и без облаков. Ее тело трясло так сильно, что она слышала, как ее собственный череп бьется о каменный пол.

Доуз подхватила ее, крепко прижала к себе, и мускулы Алекс понемногу перестали сокращаться. Ее дыхание пришло в норму, хотя она по-прежнему ощущала во рту привкус ила и горькие остатки рожечника.

– Ты в порядке, – сказала Доуз. – Ты в порядке.

И Алекс невольно рассмеялась, потому что в порядке ей не быть уж точно никогда.

– Давай свалим отсюда, – выдавила она.

Доуз с неожиданной силой забросила руку Алекс себе на плечи и поставила ее на ноги. Одежда Алекс была совершенно сухой, но ноги и руки были ватными, словно она попыталась проплыть целую милю. Она все еще ощущала запах реки, а в горле оставалось саднящее, рыбно-скользкое чувство попавшей в нос воды.

– Где мне оставить ключ? – спросила Доуз.

– У двери, – сказала Алекс. – Я напишу Саломе.

– Как учтиво.

– Забей. Давай разобьем окно и написаем на биллиардный стол.

Доуз хрипло захихикала.

– Все в порядке, Доуз. Я не умерла. В целом. Я была в пограничной области. Я заключила сделку.

– О, Алекс. Что ты сделала?

– То, что собиралась, – но она была не уверена, какие эмоции испытывала по этому поводу. – Жених найдет для нас Тару. Это самый простой способ выяснить, кто ее убил.

– И чего он хочет?

– Хочет, чтобы я восстановила его доброе имя, – она замялась. – Он утверждает, что Дарлингтон расследовал убийство-самоубийство.

У Доуз взлетели брови.

– Что-то не верится. Дарлингтон ненавидел подобные популярные дела. Он считал их… отвратительными.

– Безвкусными, – сказала Алекс.

Губы Доуз тронула чуть заметная улыбка.

– Вот именно. Подожди… Получается, что Жених не убивал свою невесту?

– Он говорит, что нет. Это не одно и то же.

Возможно, он невиновен, возможно, хочет помириться с Дейзи, возможно, просто хочет снова найти девушку, которую убил. Это не важно. Алекс выполнит свою часть сделки. Заключаешь ли ты договор с живым или с мертвым, лучше не терпеть неудачу.

Возможно, нам хочется поскорее миновать «Книгу и змея», и кто нас осудит? В искусстве некромантии есть нечто неприглядное, и это естественное отвращение лишь усугубляется тем, как предпочитают подавать себя Книжники. Входя в их огромный мавзолей, сложно забыть о том, что входишь в дом мертвых. Но, возможно, лучше будет отказаться от страха и предубеждений и вместо этого поразмыслить над определенной красотой их девиза: Все меняется; ничто не исчезает. В действительности мертвецы редко восстают из своих роскошных гробниц. Нет, Книжников кормят сведения, добытые у сети мертвых информаторов, которая торгует всевозможными сплетнями и не нуждается в том, чтобы подслушивать у замочной скважины, ведь они могут просто незамеченными проходить сквозь стены.