Джеймс Блиш - Поверхностное натяжение [сборник litres]

Но, вместо того чтобы что-то ответить, Квант просто лишил Мартелса возможности продолжать. Солнце медленно село, в зале воцарилась темнота и наступила ночь, но Мартелсу так и не удалось закрыть глаза, которые ему не принадлежали.

Мартелс был по-прежнему жив, и, конечно же, должен был за это благодарить судьбу. Но эта победа не была славной победой. Да, Квант не смог его выбросить из своего сознания, но Мартелс не имел возможности контролировать свои глаза, то есть их общие глаза – за исключением такого параметра, как глубина фокусировки. Да и закрывать глаза Квант не хотел – или не мог, а потому все время, если не было редких посетителей, Мартелс и Квант, не отрываяcь, смотрели на одну и ту же чертову стену и на дурацкие артефакты, стоящие перед ними на полу.

Кроме того, Квант никогда не спал. Не спал и Мартелс. Он не понимал, какие механизмы помогают им обходиться без сна, но то, что он мог не спать даже в кромешной темноте ночи, было благом – Мартелс не был уверен в том, что сможет выдержать очередную атаку Кванта, если будет пребывать в бессознательном состоянии.

Это была лишь одна из сторон их совместного существования, которую Мартелс не понимал. Очевидно, позади их общей головы работал некий издававший легкий гул насос, который снабжал мозг растворенными в крови кислородом и сахаром, а также отводил молочную кислоту, что снимало всякую усталость. Но Мартелс пусть и смутно, но помнил, что сон это не только средство отдохнуть. Для мозга, который в этом смысле можно уподобить компьютеру, чрезвычайно важны периоды бездействия, во время которых вычищаются работавшие накануне программы. Возможно, необходимость сна была снята в ходе эволюции, хотя двадцать пять тысяч лет – не такой уж большой срок для кардинальных изменений вида.

Каким бы ни было объяснение этого феномена, оно не спасало от скуки, к которой Квант был совершенно безразличен. Вероятно, за многие столетия он накопил изрядные внутренние ресурсы, которые помогали ему развлечься во время долгих и одиноких дней и ночей. Но Мартелс не имел доступа к этим ресурсам, хотя со всем тщанием и скрывал этот факт – ему было крайне важно держать Кванта в уверенности, что он способен читать кое-какие из его мыслей. Странно, что Квант – при всей мощи своего интеллекта и знаниях – не догадывался, что между его сознанием и сознанием Мартелса лежит непроходимый барьер.

Кроме того, Квант позволял Мартелсу говорить только тогда, когда они были наедине, да и то не всегда. Квант был удивительно нелюбопытен, или слишком занят, или и то, и другое вместе, и целые месяцы пролетали, когда между ними не было сказано ни слова. Те немногие вещи, что Мартелс узнавал в промежутках между посещениями темнокожих окрестных жителей, были либо бесполезны, либо не приносили ему радости.

Он был абсолютно, безнадежно беспомощен. Иногда ему даже хотелось, чтобы этот непрекращающийся кошмар закончился наконец ударом его незащищенной головы в центр тарелки радиотелескопа, и с ним произошло бы то же самое, что писатель и ветеран Гражданской войны Амброус Бирс описал в своем безжалостном по стилю рассказе «Случай на мосту через Совиный ручей».

Но иногда являлись посетители, и во время этих визитов Мартелс кое-что узнавал. Да и у самого Кванта, хотя и нечасто, случались приступы красноречия, весьма продуктивные в смысле информации, но, как правило, заканчивающиеся разочарованием. Во время одного из подобных приступов Мартелсу было позволено спросить:

– Что ты собирался сделать с человеком, которого я здесь увидел первым? Тем, что приходил за защитным ритуалом? Что за чепуху хотел ему предложить?

– Никакая это не чепуха! – отозвался Квант. – Я собирался дать ему в высшей степени функциональный комплекс диаграмм и ритуальных танцев. Этот человек обязательно вернется.

– Но как работает этот комплекс?

– Между двумя топологически изоморфными событиями, происходящими во вселенной, всегда существует либо естественное притяжение, либо отталкивание, и они могут быть выражены в форме диаграмм. Отношение это динамично по определению, а потому перевыражается исключительно через действие, и именно от качества последнего зависит сущность того, с чем мы имеем дело – отталкивания или притяжения. В этом и состоит функция танца.

– Но это же магия! Чистое суеверие!

– Напротив! – возразил Квант. – Это закон природы, и работал он многие столетия еще до того, как были сформулированы его категориальные основания и принципы. Местное население отлично понимает, что это такое, хотя и не формулирует в терминах, которыми пользуюсь я. Это – естественная часть их жизни. Ты думаешь, они продолжали бы обращаться ко мне, если бы мои советы не работали? Этот народ далек от цивилизации, но они – не тупицы.

Затем, при другом удобном случае Мартелс спросил Кванта:

– Похоже, ты разделяешь веру местного населения относительно жизни после смерти. Почему?

– У этой веры есть основания. Эти люди регулярно и уверенно общаются со своими недавно умершими предками. Сам я лично не переживал чего-нибудь подобного, но у этого феномена есть солидная теоретическая база.

– И что это за база? – поинтересовался Мартелс.

– В основе ее – те же принципы, что позволяют нам с тобой жить в одном мозге. Личность – это полустабильное электромагнитное поле. Чтобы сохранять целостность, оно нуждается в дополнительном оборудовании, которым является наш мозг, а также в источнике энергии, каковым при нормальных условиях является тело, а в нашем случае – вот этот ящик, поддерживающий наше сознание в состоянии отрицательной энтропии. Как только электромагнитное поле сознания в результате смерти человека вырывается на свободу, оно становится жертвой нормальной энтропии. И медленно, но неуклонно сходит на нет.

– Но почему же ты сам не испытал контактов с теми, кто живет после смерти? – не унимался Мартелс. – Я думал, что изначально…

– Это открытие, – перебил его Квант отсутствующим голосом, – было сделано относительно недавно. Общение возможно только с родственниками по прямой линии, а мои доноры – кем бы они ни были – прекратили существование за много столетий до того, как были найдены способы такого рода коммуникации.

– И сколько же тебе лет? – спросил Мартелс.

Но Квант не ответил.

Тем не менее этот разговор позволил Мартелсу поглубже заглянуть в характер местного населения, а вкупе с некоторыми иными обрывочными фактами, и в картину истории последних тысячелетий. Брошенные вскользь реплики о «Возрождениях» открыли ему, что человеческая цивилизация за время, начиная с его собственной эпохи, разрушалась и возрождалась четыре раза, но каждый раз восставала из руин сильно изменившейся и с каждым разом все менее жизнеспособной. Второе Возрождение было стерто с лица Земли ледником. Третье Возрождение приняло форму хорошо организованной, высокоэнергетичной культуры, которая опиралась, как на свое основание, на совсем небольшую по размерам популяцию.