Джеймс Блиш - Поверхностное натяжение [сборник litres]

– Это мой мозг, и я – его законный владелец. Я есть бесценный великий дух, сохраняемый и почитаемый всеми, кто знает, что есть жизнь после смерти. Я был заключен в это вместилище в конце эпохи Третьего Возрождения, и артефакты этой эпохи ты видишь в моем музее. Люди эпохи Четвертого Возрождения считают меня чем-то вроде своего бога, и они знают, как обеспечить мой покой и благополучие.

Угроза, прозвучавшая в последней фразе, не ускользнула от внимания Мартелса.

– Повторяю: кто ты, и как здесь оказался?

– Меня зовут Джон Мартелс, и я не имею ни малейшего представления о том, как я сюда попал. А смысл того, что сейчас происходит, мне совершенно непонятен. Я был в нескольких секундах от неминуемой смерти, и вдруг, совершенно неожиданно, оказался здесь. Вот и все, что мне известно.

– Предупреждаю тебя – не лги! – грозно произнес Квант. – В противном случае я избавлюсь от тебя, и ты умрешь в течение двух-трех секунд, или перейдешь в жизнь после смерти, что есть одно и то же.

Мартелс решил быть предельно осторожным. Несмотря на то что у них с Квантом был, как видимо, один мозг на двоих, это создание, вероятно, не было способно читать его мысли, а потому он мог воспользоваться этим преимуществом и удержать при себе часть информации, которой владел. Да и к тому же никто не мог гарантировать того, что этот «как бы» бог не избавится от него, как только его любопытство будет удовлетворено. А потому Мартелс произнес с отчаянием в голосе, которое было почти реальным:

– Я же не знаю, что тебе нужно!

– Сколько времени ты находишься здесь? – спросил Квант.

– Не знаю.

– Что было последним из того, что ты помнишь?

– Я рассматривал эту стену.

– Как долго? – поинтересовался Квант грозно.

– Я не знаю. Мне трудно сосчитать дни. Ничего не происходило, пока не заговорил этот твой посетитель.

– А какие из моих мыслей ты успел прочитать за это время?

– Ничего из того, что было бы мне понятно, – сказал Мартелс, стараясь не выдать и тени колебания после слова «ничего».

Чрезвычайно странно было обнаружить, что он, по сути, говорит сам с собой, словно его личность раскололась надвое. Но еще более странно было то, что ни одна из поселившихся в одном мозге ментальных сущностей не была способна считывать мысли другой. И это в равной степени касалось и Мартелса, и Кванта.

– Ничего удивительного, – произнес Квант. – И, тем не менее, с тобой что-то не так. У тебя сознание молодого человека, и, если судить по его ауре, ты старше меня. Таков парадокс. К которому из Возрождений ты принадлежишь?

– Прости, но твой вопрос кажется мне бессмысленным.

– В каком году ты родился? – в голосе Кванта сквозило удивление.

– В девятьсот пятьдесят пятом.

– По какому стилю датировки?

– Стилю? – переспросил Мартелс. – Это мне тоже непонятно. Мы называли это «нашей эры», то есть – после рождения Христа. Насколько нам известно, он был рожден через семнадцать тысяч лет после того, как человечество изобрело способ оставлять письменные свидетельства.

Последовала долгая пауза. Интересно, о чем думает этот Квант? А что думает он сам? Как бы то ни было, но никакой пользы от этого думания не было. Он, Мартелс, был чужаком в чьем-то мозгу, и этот кто-то нес в разговоре с ним всякую чепуху. Он, Мартелс, был пленником, но и Квант, его тюремщик, тоже был пленником, хотя и утверждал, что имеет статус какого-то божества – не зря же к нему приходят советоваться.

– Понятно, – неожиданно прервал молчание Квант. – Без помощи главного компьютера особой точности не добиться, но точность здесь и не нужна. Если исходить из твоей системы подсчетов, то сейчас идет двадцатипятитысячный год от рождества Христова.

Вынести этот последний удар Мартелс уже не смог. Он почувствовал, что проваливается в яму беспамятства – его слабое сознание, каким-то диким образом нашедшее спасение от смерти в чужом мозгу, испытавшее натиск бессмысленных фактов и находящееся под угрозой смерти, природу которой он никак не мог осознать, не выдержало.

И в тот же самый момент он стал объектом атаки – холодной, молчаливой и яростной. Квант решил-таки от него избавиться.

Мартелсу и в голову не приходило, что человека можно просто взять, да и вытолкать взашей из его собственного сознания, хотя в его случае все было не совсем так – он ведь сам вторгся в чужой мозг. Но, так или иначе, не предвиделось никакой возможности оказать сопротивление; не было ничего, за что можно было бы ухватиться. Даже если бы Мартелс обитал в своей собственной голове, он, как и любой другой человек его времени, вряд ли был способен определить, в какой части мозга заключен центр его психической жизни. Зато Квант про это знал и использовал это знание с безжалостной решимостью управляемого ракетного снаряда. К тому же напор Кванта был исключительно эмоциональным, лишенным хоть какого-нибудь семантического наполнения, и это не давало Мартелсу ни малейшей зацепки, за которую он мог бы ухватиться и, возможно, защитить себя.

Потрескавшаяся стена расплылась и исчезла. Мартелс вновь потерял способность видеть и слышать. Повинуясь исключительно инстинкту, он ухватился за… нечто… и изо всех сил держался, как это делает блоха, которую шакал пытается стряхнуть со своей шкуры.

Но мощные толчки продолжались, и в конце не осталось ничего, за что Мартелс мог бы держаться. И только мысль, единственная мысль продолжала пульсировать в его угасающем сознании: я это я, я это я, я это я…

А затем, каким-то чудесным образом, атака медленно пошла на убыль. Первым, как и в прошлый раз, вернулся слух, распознавший слабые двусмысленные звуки эхо, разносящиеся под сводами музея. Затем прорезалось зрение, и Мартелс увидел те же стены, тот же пол, и те же убогие памятники, что напоминали о давнем прошлом, которое для самого Мартелса было далеким будущим.

– Похоже, избавиться от тебя я пока не могу, – сказал Квант.

В тоне его голоса в равной степени слились и холодная ярость, и не менее холодное удивление.

– Ладно, – продолжил Квант. – Тогда поговорим – ты и я. Хоть какая-то смена впечатлений. Устаешь быть только оракулом для этих людей. Но рано или поздно я тебя прогоню. Ты понимаешь, Мартелс-из-давнего-прошлого? Прогоню, и ты узнаешь то, чего я и сам не ведаю, – что есть жизнь после смерти. Рано или поздно… Рано или поздно, Мартелс.

Мартелс вдруг осознал, что этими повторяющимися фразами Квант пытается загипнотизировать его перед очередной атакой. И он вновь вцепился в то, что спасло его в прошлый раз – в тот неизвестный субстрат их совместного с Квантом сознания, который принадлежал исключительно ему, Мартелсу. Вцепился и также холодно произнес:

– Возможно. Ты сможешь меня многому научить, и я буду внимательным слушателем. А, может быть, я и тебя чему-нибудь научу. Но мне также кажется, что я могу лишить тебя покоя и комфорта. Ты показал мне сейчас, как это сделать, Квант. Поэтому следи, пожалуйста, за своим поведением и запомни: в отличие от этих обнаженных людей, я тебя богом не считаю.