Эван Уинтер - Ярость драконов [litres]

– Знайте это, – продолжил Джавьед. – Успех приходит лишь благодаря целенаправленным усилиям. Каждый день должен даваться вам тяжело. Дни без боли не дают вам развития. Дни без развития – это дни, когда вас догоняют те, кто позади. Тогда у ваших врагов появляется надежда. Надежда на то, что, когда они встретятся с вами в бою, у них будет достаточно сил, чтобы вас прикончить.

Джавьед вынул свой кинжал Стражи. До этого Тау не замечал, что тот носит его при себе. Лезвие из драконьей чешуи было чернее самой темной ночи. Оно выглядело так, словно кто-то сорвал ткань мироздания и забыл ее заменить, оставив лишь ничто.

Джавьед воздел его над головой.

– В те дни, когда вы не достигаете прогресса, вы открываетесь клинку, что вспорет ваш живот; ножу, что вонзится вам в сердце, и топору или копью, что отнимет вашу жизнь. Только если каждый день будет даваться тяжело, вас минует неудача. Каждый день должен делать вас сильнее. Ибо именно в горниле тяжких дней надежда становится силой.

Джавьед сделал шаг вперед, оказавшись перед Тау на расстоянии вытянутой руки.

– Судьбы ваших войн определятся не их окончанием. Они определятся раньше – величиной ваших усилий и ваших жертв. Они определятся тем выбором, который вы делаете каждый день. Поэтому спросите себя: насколько могучим я хочу стать?

Это прозвучало как заклинание. Никто не осмеливался его нарушить. Все стояли, точно статуи.

Джавьед опустил кинжал и убрал его ножны.

– Сегодня мы не будем тренироваться в нашем Чешуе. Сегодня мы отложим наши деревянные мечи и будем биться с другими. Отправляйтесь в казарму и скажите остальным. Быстро перекусите и берите свою бронзу – клинки и щиты. Вы будете биться как отряд – посмотрим, насколько могучими вы решили быть.

По пути в казарму Чинеду, несмотря на свой дрянной кашель, никак не умолкал:

– Вы видели… кинжал, а? Драконья чешуя, нэ?

Удуак, шагая с поникшей головой, низким, словно из глубины древесных корней, голосом ответил:

– Видали.

Но Чинеду его немногословный ответ не удовлетворил.

– Теперь… будем драться с… другими Чешуями.

– Ты меня с ума сведешь своим кашлем, – не выдержал Хадит.

– К пеплу… тебя, значит, – прокашлял тот. – У меня проблемы с… горлом, понимаешь?

– Это наверняка бой, – заявил Яу, потирая загорелой рукой обгоревшую голову и снимая мертвые чешуйки кожи. Он был бледным, как все омехи, и его медная кожа тяжело переносила ксидданское солнце. Он вечно ходил в пятнах и шелушился, точно иньока, сбрасывающий кожу.

Хадит плюнул на землю и повернулся к Яу.

– Нас готовят к дракам на Утесах против Индлову. Хотят, чтобы мы начали биться друг против друга. Прочувствовали, каково это, когда идет Чешуй на Чешуй.

– Не будем… до Утесов еще целый лунный цикл, – проговорил Чинеду.

– Поэтому это и называется подготовкой, что ты за инкумбе! – сказал Хадит.

Чинеду ощетинился, но отвечать не стал. Хадит хорошо владел мечом и к тому же дружил с Удуаком, который отметелил бы Чинеду уже за один его кашель.

– И как это все устроено? – спросил Тау, и остальные встрепенулись.

– Оно говорит! – воскликнул Хадит.

– А ведь не должно бы, – прорычал Удуак.

Яу сжалился и пояснил:

– Когда мы выйдем против Индлову, нас будет трое на одного. Иногда среди них будут Ослабляющие, иногда нет. Сколько их, вообще не важно. Они всегда нас разбивают. Мы просто должны изображать многочисленных хедени, с которыми Индлову столкнутся на Обшлаге, и все в таком духе.

– Он намекнул на то, что сегодня будет, – проговорил Хадит.

– А ты это как понял? Что это он намекнул, нэ? – спросил Чинеду, вероятно, вставая на защиту Яу, но скорее – лишь пользуясь возможностью осадить Хадита.

Хадит не обратил на него внимания и объяснил Тау:

– Сегодня они будут тянуть соломинки или вытягивать имена, что-то вроде этого. Наш Чешуй выйдет против другого. Когда будем на Утесах, против Индлову, там сделают тренировочные площадки…

– По типу горы, по типу пустыни, даже по типу города, где соорудят как бы хижины, домики и все остальное, – сказал Яу, перебив Хадита.

– Скоро встретимся с Индлову. Через лунный цикл, – произнес Тау, думая о Келлане: будет ли он там и выпадет ли им драться. Он помрачнел, и в нем зародилась тревога. Тау задумался, готов ли он к тому, чтобы снова убивать. Задумался, достаточно ли он хорош, и ответ на этот вопрос ему не понравился.

– Мы проиграем, – сказал Удуак, нарушив взятое себе правило не разговаривать с Тау.

– Ихаше всегда проигрывают Индлову. Вельможам это нравится, – сказал Хадит. – Указывают нам наше место.

Яу улыбнулся.

– На этот раз будет иначе.

Хадит со значением посмотрел на него.

– С чего это?

– Мы с Джавьедом. Он получил кинжал Стражи и знает, как сделать из нас воинов, которые дадут Индлову настоящий бой.

– Думаешь? – спросил Хадит. – Думаешь, мы сможем противостоять Чешую Вельмож?

– Я буду драться, – прорычал Удуак.

– О, я тоже буду, – отозвался Хадит. – В основном потому, что у нас нет выбора. Я не боюсь драки. Я сомневаюсь в победе.

– Мы их убьем, – сказал Тау.

Остальные замолчали, и Хадит посмотрел на него.

– Твои бы слова да Богине в уши, – произнес Хадит, когда все пятеро вошли в казарму, чтобы сообщить своему Чешую, что настало время боя.

Снова держать в руках бронзу было непривычно. Тау взял свой тренировочный меч в нерабочую руку, а в правую руку щит – больше для защиты сломанного запястья. Помогал он не слишком и держать его было неудобно, но лучше хоть такая защита, чем вообще ничего.

Он вышел на одно из малых боевых полей Исиколо. Оно было квадратной формы и тянулось на сотню шагов во все стороны, и изголодавшаяся по воде полевая трава поднималась до середины икры, затрудняя бег.

Тау стоял рядом с Яу и Чинеду, неподалеку от переднего ряда их Чешуя, но за Удуаком и Хадитом. Напротив выстроился Чешуй Чизомо. В этом первом испытании пятидесяти четырем посвященным Джавьеда предстояло сразиться с бойцами Чизомо.

Чизомо, новый умквондиси, был полной противоположностью Джавьеда. Много моложе, непреклонный приверженец традиций. Его обучение строилось на фигурах, а вольным тренировочным боям уделялось мало времени. И если Джавьед требовал жесткой дисциплины, то Чизомо считал войну искусством. Его посвященные каждый вечер полировали свои бронзовые мечи и щиты и часами маршировали по площадке, стараясь соблюдать идеальный ритм.

Тау не знал, насколько хорошо Чешуй Чизомо умеет драться. Но был уверен, что тот представлял собой хорошо слаженный коллектив, чего о собственном Чешуе он сказать не мог.

Двое аквондисе встали между Чешуями, чтобы сыграть роли судей. Правила были просты. Боец считался «живым», пока у него не ломалась кость, он не касался земли любой частью тела, кроме ступней и коленей, не терял сознание или не просил милосердия во имя Богини.