Ингерсол Локвуд - Невероятное подземное путешествие барона Трампа [litres]

В гостях у муравьиного народа.

Хотя прошли тысячи и тысячи лет с тех пор, как формифолку, постоянно подвергаясь воздействию мерцания и блеска горящего газа, который их предки открыли и использовали для освещения своего подземного мира, постепенно утратили зрение, а затем вследствие абсолютной и ужасной тишины, которая вечно царила вокруг них, также потеряли слух и, естественно, способность говорить, всё же, как это ни удивительно, они всё ещё сохранили в своих умах смутные и призрачные традиции верхнего мира и «могучего светильника», как они называли солнце, которое горело двенадцать часов, а затем гасло, оставив мир во тьме до тех пор, пока духи воздуха не смогут снова осветить его. И, как ни странно, многие из нереальных вещей верхнего мира были преобразованы их разумом в реальность, в то время как реальность превратилась в выдумку. Например, тени, отбрасываемые нашими телами при солнечном свете и вечно следующие за нами по пятам, они стали считать настоящими созданиями, нашими двойниками, так сказать, и верили, что из-за этих «танцующих призраков», как они их называли, которые всю нашу жизнь следовали за нами по пятам, люди верхнего мира совершенно не могут быть полностью счастливыми, как им хотелось бы.

Им сразу пришло в голову, что у меня должен быть такой двойник, так что несколько раз они вдруг брались за руки и, образовав круг вокруг меня, постепенно смыкались с намерением схватить танцующего призрака. Я пытался их убедить, что то, что они имели в виду, было всего лишь тенью, отбрасываемой человеком, идущим на свету. Но так как они не имели ни малейшего представления о природе света, то мне оставалось только смириться.

Они также не прекращали делать время от времени самые отчаянные и смехотворные попытки поймать маленького «танцующего джентльмена», который, как они видели, спокойно тащился за мной по пятам, и который, как они сообщили мне, был гораздо быстрее в своих движениях, чем вода или любой падающий предмет. Наконец, они провели одну из своих безмолвных, но очень возбужденных бесед, во время которой тысячи молниеносных ударов и постукиваний, которые они производили друг с другом, наводили наблюдающего за этим зрителя на мысль, что они были похожи на трех глухонемых школьников, занятых дракой из-за мешочка с шариками. По завершению они сообщили мне, что решили позволить Балджеру и мне войти в их город, если я дам им слово дворянина, что удержу своего проворного двойника от причинения им какого-либо вреда.

Я дал им торжественное обещание, что он будет хорошо себя вести. Они приветствовали нас с Балджером как родных братьев, гладили нас по волосам, гладили по головам, целовали в щеки и, кроме того, назвали нам свои имена – Длинные большие пальцы, Квадратный нос и Косматые брови.

Все это время я то и дело бросал тревожные взгляды вперед, потому что умирал от нетерпения войти в удивительный город муравьиного народа.

Я говорю «удивительный», дорогие друзья, ибо, хотя многое было удивительным, что я видел в своей жизни в отдаленных уголках верхнего мира, но все же сейчас это было зрелище, которое постепенно открываясь перед моими глазами, сковывало мое сердце и заставляло меня задыхаться. С самого начала я с немалым удивлением обнаружил, что стены и пол прекрасного коридора, по которому соодопсии вели Балджера и меня, были из чистого серебра, причем первый состоял из полированных панелей, украшенных тонко выполненными чеканкой и резьбой, а второй, как и все улицы и проезды города, имел на своей полированной поверхности слегка выпуклые символы, которые я объясню позже. Один коридор переходил в другой, а затем в четвертый и далее, но все они были сосредоточены в обширном круглом зале, который мы пересекли с тремя нашими молчаливыми проводниками только для того, чтобы войти в комнаты и коридоры большего размера и красоты, все также ярко освещенные рядами великолепных канделябров, поддерживающих скопления языков пламени. Я не мог сравнить эту сцену ни с чем, кроме как с серией великолепных бальных и банкетных залов, из которых счастливые гости были внезапно изгнаны сильнейшим ужасным грохотом землетрясения и только огни остались гореть.

Теперь картина начала меняться. Длинные пальцы, который шел впереди и в чьей большой ладони совершенно потерялась моя маленькая рука, вдруг повернул направо и повел меня вверх по арке. Я увидел, что мы переходим по мосту через ручей, такой же черный и медлительный, как сама Лета.

Но какой мост! Никогда еще мой взор не останавливался на таком легком и воздушном строении, перепрыгивающем с берега на берег. Это была не простая и прочная работа каменотеса, а прекрасный и изощренный результат таланта мастера по металлу, как труд любви, тонкий и сильный, но слишком красивый для использования.

Два ряда серебряных фонарей изысканной работы венчали его изящно изогнутые бока, и когда мы стояли на самом высоком изгибе, Длинные пальцы остановился и написал на его табличке: «Теперь, маленький барон, мы собираемся войти в жилище нашего народа. У тебя большая голова, и, без сомнения, в твоем мозгу хранится много мудрости. Используй ее так, чтобы не нарушить совершенного счастья нашего народа, ибо, без сомнения, многие из наших людей будут с подозрением относиться к тебе, ведь впервые за тысячи лет соодопсии почувствуют прикосновение танцующего призрака из верхнего мира». Я пообещал Длинныму пальцам, что у него не будет причин быть недовольным мной, а затем, извинившись, я несколько мгновений наслаждался великолепной сценой, развернувшейся передо мной.

Это был город формифолку во всем своем великолепии – великолепии, увы, невидимом и неизвестном самим людям, живущим в нем. Ибо для них его серебряные стены и арки, его бесконечные ряды великолепных канделябров, вздымающих бесчисленные скопления никогда не угасающих струй пламени, его изящно вырезанные и высеченные порталы и ворота, его изящные стулья и диваны, кровати и кушетки, столы и лампы, тазы и кувшины, тысячи предметов мебели – все из чистейшего серебра, созданные и выкованные искусными руками их предков, когда они еще обладали силой зрения, могли быть познаны благодаря единственному чувству – осязанию.