Ингерсол Локвуд - Невероятное подземное путешествие барона Трампа [litres]

С высоких потолков коридоров и арок, с выступающих орнаментов фасадов домов, с карнизов и склонов, с каждой из сторон колонн, с углов куполов и минаретов там и сям повсюду свисали серебряные фонари более прекрасной формы и отделки чем даже восточные, и все они своими неугасающими языками пламени излучали мягкий, хотя и неустойчивый свет, падающий на незрячие глаза!

Но все же эти бесчисленные огни, с помощью которых я мог созерцать великолепие серебряных дворцов этого города, были жизнью, если не светом для соодопсий, ибо они согревали эти обширные подземные глубины и наполняли их восхитительно мягким и странно благоухающим воздухом.

И все же подумать только, что мы с Балджером были единственными живыми существами, способными смотреть на эту картину почти небесной красоты и сияния!

Мне стало грустно, и я погрузился в такую глубокую задумчивость, что потребовалось не одно легкое прикосновение руки Длинных пальцев, чтобы привести меня в чувство.

Когда мы пересекли мост и вошли собственно в сам город, я с радостью отметил, что улицы и открытые площади были украшены сотнями статуй, все из чистого серебра, и что они представляли собой образы представителей необычайной красоты людей. И тогда мне пришло в голову, что как это удачно, что соодопсии не могли видеть эти изображения своих предков и таким образом стать свидетелями их собственного отличия от прежнего физического изящества их расы.

Теперь, подобно муравьям, которыми они по факту стали, формифолку начали выползать из своих жилищ во всех концах города, и мое острое ухо уловило низкий шаркающий звук их босых ног по серебряным улицам, когда они приближались к нам, их руки сверкали на свету, а лица выражали странные эмоции, когда они узнали о появлении среди них двух существ из верхнего мира. Все они, как мужчины, так и женщины, были одеты в шелковые одежды каштанового цвета, и я сразу же заключил, что они получали этот материал из тех же источников, что и миккаменки, ибо, дорогие друзья, вы не должны думать, что формифолку не вполне заслужили имя, которым их наградил Дон Фум. Они были настоящими человеческими муравьями, которые всегда работали, за исключением времени на сон.

Правда, с тех пор как они ослепли, они не смогли добавить к Серебряному городу ни одной новой колонны или арки, но во всех обычных жизненных делах они были так же трудолюбивы, как и прежде: они охотились, вырезали, высекали, сажали, ткали, вязали и делая тысячу других вещей, которые нам с вами и с нашими зрячими глазами, было бы трудно сделать.

Я сообщил Длинным пальцам, что мы с Балджером оба очень утомлены долгой прогулкой, и что нам очень хочется подкрепиться, а потом сразу же лечь спать, пообещав, что после нескольких часов крепкого сна мы с превеликим удовольствием представимся достойным жителям Серебряного города.

Удивительно, с какой быстротой эта моя просьба передавалась от человека к человеку. Длинные пальцы сообщил об этом одновременно двум, а эти двое – четырем, а эти четверо – восьми, а эти восемь – шестнадцати и так далее. Видите ли, при таком темпе это не заняло бы много времени, чтобы рассказать и миллиону.

Как по волшебству, формифолку исчезли. Балджер и я были очень рады, что нас провели в серебряную спальню, где, казалось, предвосхищались все желания путешественника. Единственное, что нас беспокоило, так это то, что мы не привыкли спать с горящим светом, и это заставило нас обоих сначала немного помучиться; но мы слишком устали, поэтому через несколько минут уснули. Матрас был достаточно мягким и пружинистым, чтобы удовлетворить любого, и я уверен, что никто не мог бы пожаловаться, что в доме недостаточно тихо.

Не могу сказать вам, дорогие друзья, как долго мы с Балджером проспали, но, должно быть, довольно долго, потому что, проснувшись, я почувствовал себя совершенно отдохнувшим. Разбудило меня легкое постукивание по тыльной стороне ладони – шесть постукиваний.

Сначала мне показалось, что я сплю, но, протерев глаза, я увидел, что рядом с моей кроватью стоит один из соодопсий, который, почувствовав мое движение, взял свою дощечку и написал следующее:

«Я – часы. Нас тут целая дюжина. Мы определяем время для наших людей, считая колебания маятника в Доме времени. Он раскачивается так же быстро, как мы дышим. Есть сто дыханий в минуту и сто минут в час. Наш день делится на шесть часов работы и шесть часов сна. Сейчас наступил час восхода. Если ты соблаговолишь встать, один из наших людей из Дома здоровья разотрет тебе все усталые конечности».

Я коснулся его сердца, чтобы поблагодарить, и поспешно выбрался из постели. Теперь я впервые оглядел серебряную комнату, в которой спал. На серебряных полках лежали серебряные гребни, серебряные ножницы и серебряные ножи; на серебряной подставке стоял серебряный кувшин в серебряном тазу; на серебряных колышках висели шелковые полотенца, на серебряном полу были расстелены мягкие шелковые ковры, а наверху и вокруг на потолке и стенах тысячи раз повторялись языки пламени в панелях из полированного серебра.

В свое время я испытывал на себе всевозможные восточные массажи и банщиков, но молчаливая маленькая соодопсия, которая мыла, растирала, похлопывала и гладила меня, превосходила их всех ловкостью, к которой добавлялось новое очарование, потому что я не был обязан слушать длинные и бессмысленные рассказы о приключениях и интригах, а был совершенно предоставлен своим собственным мыслям. Балджеру также позволили насладиться обтиранием и растиранием – роскошью, которой он был лишен с тех пор, как мы покинули замок Трампов.

Едва мой туалет был закончен, как появился Длинные пальцы, чтобы осведомиться о моем здоровье и распорядиться подать завтрак, состоявший из куска нежнейшей вареной рыбы с устрицами восхитительного вкуса, украшенных кусочками тех же странных грибов, которые я ел среди миккаменков. Все это было подано на прекрасном серебряном блюде на серебряном подносе с серебряными же столовыми приборами.

Вспоминая странный способ, которым рыбу ловили и убивали в стране миккаменков, мне было любопытно узнать, как это делали соодопсии, ибо я достаточно хорошо знал их, чтобы понять, что ощущение чего-то, борющегося за свою жизнь в их руках, будет достаточно, чтобы повергнуть их в приступы великого страдания, наполнить их нежные сердца безымянным ужасом.