Гейл Карсон Ливайн - Зачарованная Эви [litres]

Мы слепили двух снеговиков, оба мужчины, один – со вдовьим горбиком (он бывает и у мужчин), а другой – с деревянной ногой. Горбуна мы сделали богатым: от горбика топорщился воротник его сюртука, тоже снежного. Складки его жабо были настоящим шедевром Чижика. Одноногий снеговик был из работяг, в грубой рубахе и штанах, а не в господских панталонах. Оба были в гамашах, чтобы ноги не промокли, но у того, что с деревянной ногой – а мы битых полчаса искали подходящую палку, чтобы сделать такую, – гамаша, естественно, была только одна.

Когда мы налюбовались своими творениями, я написала на снегу: «Целительница», а потом свое имя и адрес. Чижик из скромности отпирался изо всех сил, но я все равно написала внизу: «Художник» – и его имя.

Мы вернулись домой, и мама угостила нас горячим сидром. Наверное, это был мой самый лучший день рождения.

От этих воспоминаний я немножко поплакала – на большее сил не хватило – и списала охватившую меня слабость на меланхолию. Мне следовало бы отметить, что меня знобит, но я просто пересела поближе к жаровне и натянула на себя еще одно одеяло – и заснула беспокойным сном.

Утром я потянулась было за сушеным мясом, но руки стали какие-то тяжелые. Да и вообще у меня пропал аппетит. Дело тут не в унынии.

Я сумела поднять к глазам большой палец. На ногте красовались три отчетливых бугра. Значит, огры тоже болеют мучным мором, по крайней мере я.

– Сквайр Джеррольд! – Голос у меня так осип, что я сама себя едва слышала. Стучать в стенку не было сил.

Я закрыла глаза и спросила себя, скоро ли умру.

Все равно осталось девятнадцать дней.

Не будь я вонючим огром, сквайр Джеррольд был бы здесь и мог бы дать мне лекарство.

Грудь так сдавило, что я едва дышала. Минута – и у меня не осталось сил даже на то, чтобы сидеть, и я сползла на пол кареты.

Интересно, мой труп будет человеческим?

Перед глазами померкло.

Я очнулась. Карета не двигалась. В горле жгло. Надо мной склонился Дуб.

– Госпожа Огр?

– Что? – Я открыла глаза. За плечом у Дуба я увидела сквайра Джеррольда: он явно был взволнован. И ощутила исходящий от обоих страх, но страх не передо мной, а за меня.

– Вы дали мне пурпурину?

По лицу Дуба расплылась улыбка. Страх сменился радостью.

– Чая у нас нет, так что я капнул четыре капли тебе прямо в горло.

Какой храбрец! Полез руками мне за клыки.

– Четыре – это потому, что ты такая большая.

– Спасибо.

Я с трудом забралась обратно на сиденье и долго не могла отдышаться, но уж потом съела полоску сушеного мяса. Вернувшийся аппетит доказывал, что я поправляюсь.

– А как вы догадались, что со мной что-то случилось?

Никак. У Дуба в кувшине кончилось овечье молоко.

– Госпожа Огр, сквайр как поглядел на твои бедные ноготочки, так мы сразу все сообразили.

Я посмотрела на руки. Бугры еще видны.

– Ты мог бы стать целителем, Дуб.

– Да уж пожалуй. – Он так пыжился от удовольствия, что я испугалась, как бы карета не лопнула по всем швам. – Это ж как готовить. Главное – знать рецепт.

Я улыбнулась. Правда, но не вся.

– До Фрелла остался примерно час, – сообщил сквайр Джеррольд.

Руки у меня похолодели – не от болезни, а от испуга. Горло перехватило. И никакого сушеного мяса не хватит, чтобы унять живот.

Наверное, я снова стала выглядеть скверно, поскольку они взглянули на меня с тревогой.

В городе меня не ждет ничего, кроме ненависти. Сколько нужно стрел, чтобы прикончить меня? А может, меня зарежут ножом или зарубят мечом?

– Если на меня нападут, возьмите мою сумку с пурпуриной. Меня не защищайте. Если все мы погибнем, никто не вылечится.

Сквайра Джеррольда накрыло волной восхищения моей жертвенностью.

«Самое время зазЭЭнить его, чтобы сделал предложение», – подумала я. И произнесла:

– Если вспышка сильная, пурпурина скоро кончится.

После чего торопливо рассказала, чем еще можно лечить мучной мор.

Они покивали и оставили меня одну. Карета тронулась. Я выглянула в окно. Резкий ветер гнал тучи так, что они обгоняли друг дружку.

Спустя некоторое время я опять посмотрела на пальцы и обнаружила, что бугры уже едва заметны. Чувствовала я себя хорошо.

• Огры быстро выздоравливают.

Вдоль дороги тянулась декоративная кованая ограда с узором из цветов, лягушек и крупных листьев. А поверху шли пики. Мы подъезжали к Фреллу, но на дороге не было ни пеших, ни повозок.

Вскоре мы проехали по мосту. На той стороне на деревянном шесте, воткнутом в землю, виднелся знак «ММ» – «мучной мор», – намалеванный зеленой краской.

Минут через десять карета остановилась, хотя до королевского дворца было еще далеко.

Ой! На пиках ограды показались знакомые лица – по три головы с каждой стороны дороги. Я судорожно сглотнула и выскочила из кареты.

ССахлУУ, чей последний взгляд был устремлен на меня, погиб со страстью на лице.

ААнг умерла, оскалясь.

– Это я вырвала ей зуб, – сказала я сквайру Джеррольду и Дубу, показав на оставшуюся дырку.

– Ты их знала?

– Я убила вот этого и вот эту. У нее болел зуб. Ее звали ААнг.

– У огров есть имена? – удивился сквайр Джеррольд.

– У меня же есть!

И я перечислила остальных.

– Сэр Питер солгал, – проговорил сквайр Джеррольд. – Он их не убивал. Надо сказать королю Имберту.

Если он жив.

– Король нам не поверит, – убитым голосом произнесла я. – И никто не поверит.

Я сняла головы с пик и положила на землю. Хоронить их было некогда, хотя это и не важно. Обрядов у огров нет. Я забралась обратно в карету. Сквайр Джеррольд зашел следом за мной и открыл окно. Я ничего не смогла поделать: опять побежали мурашки.

И вернулись мысли о сэре Питере. Лгать королю – серьезный проступок, особенно если король Имберт за доблесть посвятил его в рыцари. Но сама по себе ложь – не то чтобы преступление. Сэр Питер никого не убил, а головы когда-то были на плечах у огров. Так что это не настоящее злодейство, а скорее мошенничество, хотя кто его знает: может, он и настоящий злодей.

Если сэр Питер жив, он может быть опасен для меня, поскольку я знаю правду, и для сквайра Джеррольда и Дуба – просто потому, что они оказались моими попутчиками.

Мы галопом промчались в городские ворота. Пока мы катили по улицам, сквайр Джеррольд любезно называл их: вот улица Успехов, а вот Достойная, вот проезд Ласточкин Хвост, а вот Восточный бульвар. Нам повстречалась только одна повозка – двуколка, которая проехала мимо. Прохожих было мало. Нападать на меня никто не будет – я напрасно боялась. Мучной мор зашел слишком далеко.

На пороге съежилась какая-то фигура. Труп? Мы промчались мимо. Вот женщина, на вид здоровая, идет куда-то, пригибаясь против ветра. Вот мужчина катит тачку, нагруженную мертвыми телами. В животе у меня забурлило, будь он неладен.