Ричард Морган - Темные ущелья [litres]

– Помаши рукой и улыбнись, – процедил сквозь зубы Рингил. – Все тебя любят.

Ракан изобразил слабую улыбку, галантно взмахнул рукой в адрес своей юной поклонницы, и они поспешно зашагали дальше. Инцидент дождем унесло прочь. Рингил понял, что задержал дыхание, и облегченно выдохнул. Клитрен придвинулся к нему поближе.

– Чуть не накрылась наша увеселительная прогулка, – пробормотал наемник, все еще держа руку на рукояти короткого меча на бедре.

– Расслабься, Хинерион. Мы почти на месте.

И примерно в этот момент удача отвернулась от них.

Таверна называлась «Голова ящера» – она была четвертой или пятой с таким названием у них на пути, – и снаружи, в прицепленной к железной скобе клетке, у нее был выставлен шишковатый, бесформенный кусок чего-то. Возможно, мумифицированный череп Чешуйчатого, а может, и нет, но это был явный признак того, что они приближаются к Эттеркалю. Приличные кварталы больше не занимались такими вещами – они довольствовались нарисованной вывеской или, может быть, резным деревянным подобием, но настоящая гниющая плоть и кость там, где люди ели и пили, теперь ни у кого не вызывала одобрения. Соленый Лабиринт, со своей стороны, не очень заботился о социальных нормах – здесь удовлетворяли аппетиты, чистые и простые, и если кому-то что-то не нравилось, ну, он всегда мог остаться дома. Если ветераны войны желали выпить там, где пережитые ими свирепые времена не прикрывали бы чопорной завесой, Эттеркаль мог предложить им это место и похожие места на каждом углу, пока спрос не будет полностью удовлетворен.

Рингил огляделся в поисках уличных знаков и названий, которые он мог бы знать. Прошло уже десять лет или больше с той поры, как он бывал в этой части города, и все выглядело незнакомым. В прошлые разы он предпочитал атаковать Соленый Лабиринт с другой стороны, используя кривые улочки Тервиналы, кишащей чужеземцами, для отступления. Ведь в дипломатическом квартале всегда можно затеряться, спрятаться в экзотическом водовороте приезжих иностранных сановников, работников посольских миссий и торговцев из отдаленных краев. По сравнению с этим нападение через Келлил, похожий на зажиточного любопытного соседа, было совершенно нелогичной вещью для того, кто обладал двойной роскошью: временем и тщательно просчитанными планами.

«Ага, жаль, что на этот раз у нас нет ни того ни другого».

Таким образом, Рингил поневоле вел свой отряд по наитию, руководствуясь смутными воспоминаниями и инстинктивным ощущением направления. Но он предполагал, что они не так уж далеко от взвоза Караванного Вожака, который поднимался от Восточных ворот города, как лезвие ятагана, прокладывая нечто вроде официальной границы между Эттеркалем и Келлилом. Рингил не знал, по-прежнему ли вдоль номинальных границ Соленого Лабиринта стоят баррикады, которые охраняет Стража, греясь у жаровен, – в последний раз так и было, но теперь-то из-за войны внимание должны были уделить другим вещам…

Дверь таверны приоткрылась вовнутрь, и на улицу выбежал язычок желтого света лампы. Небольшая кучка людей выбралась наружу, пошатываясь, и встала под проливным дождем, моргая.

– Эгей, ты только посмотри!

– Салют храбрым воинам, парни!

– Ага, да здравствует… – Говоривший поперхнулся и пронзительно завопил: – Бля! Гирт, эй, смотри! Это… это же ебаные имперцы!

Рингил уже поворачивался, предчувствуя то, что должно было произойти. Он бросил удушающий глиф в человека, который их опознал, увидел, как тот схватился за горло и пошатнулся. Но было уже слишком поздно, совсем поздно. Остальные потянулись за оружием.

– Южное Бедствие! Южное Бедствие!

– Имперцы здесь! К оружию!

Эти мужчины оказались солдатами или когда-то были ими. Позы и голоса свидетельствовали о том, что они не испугались, а с пестрым ассортиментом коротких клинков и подручных тупых орудий обращались продуманно и без суеты. Рингил поспешно сосчитал противников: их было девять, не считая того, который задыхался на булыжной мостовой, а двое сзади уже нырнули обратно в таверну, чтобы поднять там еще больший переполох. Все были явно пьяны, но отбросили это затруднение, как сломанный щит. И налетели, размахивая оружием и рыча.

Гил встретил первого с пустыми руками: у него не было времени ни на заклинания, ни даже на то, чтобы снять со спины Друга Воронов или вытащить из рукава кинжал из драконьего зуба, подаренный Эгом. У его противника был переделанный багор – дубинка из выдержанного дуба, длиной в ярд, с мерзким ржавым крюком на конце, – и он размахивал этой штукой, держа ее одной рукой, примерно на треть от конца. Рингил принял удар на выставленное предплечье, левой рукой схватился за оружие и попытался выдернуть его у нападавшего. Ржавый крюк нырнул, полоснул его по щеке, чуть не оставив без глаза. Он развернулся и позволил противнику пролететь мимо, яростно ударил его под колено, и ветеран Лиги рухнул на мостовую. Один из морпехов услужливо шагнул вперед и булавой размозжил затылок упавшего.

Рингил уже развернулся лицом к двери таверны и источнику атаки. Вокруг него другие ветераны сцепились в отчаянной неравной борьбе с его людьми – семеро против двадцати четырех, даже учитывая относительную молодость и неопытность большинства имперцев, было не тем соотношением, при котором были шансы на долгую битву. Но за этой дверью могло оказаться любое количество таких же закаленных выживших в войне, не говоря уже о служанках, мальчиках на побегушках, шлюхах и их клиентах, сутенерах и барменах – и кое-кто из них мог прямо сейчас выскочить через какую-нибудь другую дверь, чтобы поднять общую тревогу…

Он подошел к двери, нырнул под притолоку и шагнул в освещенный лампами хаос. Одни посетители перелезали через скамьи и столы, чтобы добраться до своих товарищей или, может быть, до оружия, которое хранилось за стойкой бара, другие просыпались от пьяной дремоты. Служанки и мальчики на побегушках прятались, по пути хватая посуду, которая еще не успела упасть на пол и разбиться вдребезги. Кругом раздавались вопли. Какой-то сутенер размахивал руками, собирая своих шлюх, словно испуганная наседка, – наверное, хотел всех вывести через заднюю дверь. Бармен с тесаком в руке свирепо уставился на…

– Добрый вечер, – сказал Гил. – Попрошу всех присесть .

Икинри’ска прочертила пространство между ними, как ветвящиеся в степном небе молнии, как вены на тыльной стороне руки пожилого человека. Большинство сели, камнем упали на прежние места или поспешили к ним. Некоторым хватило силы воли противостоять приказу или, может быть, они были глуховаты и не услышали его. Не было времени об этом тревожиться. Он нарисовал коготь на потолке, пересеченном балками, заставив изогнутые деревянные элементы конструкции заскрипеть и застонать, выдрал одну балку целиком, ухватив за изъеденный древоточцами конец. Взрыв штукатурки в тесном желтоватом от света ламп помещении; крыша просела, конец балки с грохотом упал на пол. Вопли и крики, густые облака оседающей пыли. Другой рукой Рингил сделал широкий жест, выхаркнул глиф, которым смел лампы и свечи со столов во всей комнате. Полетело пламя, расплескалось и засверкало на полу, солома под ногами занялась.