Кристель Дабо - Граница миров

Главное, она не должна забыть.

Забыть что?

Она должна исправить их ошибки.

Какие ошибки?

Она должна вернуться домой.

Вернуться куда?

На Вавилон.

Внезапно связь прервалась. Офелия, с трудом заново осознающая отдельность своего существования, поняла, в чём причина, увидев Арчибальда, растянувшегося во весь рост на полу рядом с опрокинутым цилиндром. Под конец он потерял сознание. Она и сама была на грани обморока. А Элизабет стонала, свернувшись в клубок.

Посередине комнаты Другой небрежно рвал сотнями пальцев последние страницы книг, которые засыпали его целиком.

Вокруг них больше не было ни этажей, ни библиотек, ни купола; только рокот грозовых облаков и одуряющий запах соли. Ветер развевал шарф и порванную тогу Офелии, когда она двинулась к самому краю пола, на границу между твердью и пустотой. Неужели Мемориал исчез?

Офелия медленно, недоверчиво повернулась, осматриваясь вокруг. Насколько хватало взгляда, перед ней простирался океан, такой же темный и бурный, как небо. На его поверхности бесцельно болтался многовековой флот линкоров. Она опустила голову и прищурилась, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь треснувшие стекла очков. Океан останавливался как раз там, где раньше были врата Мемориала, описывая ревущую спираль вокруг зоны небытия, но, вопреки всем законам природы, внутрь не проникало ни единой капли. Планетарная память.

Изнанка срыгнула кусок старого мира, а вместо него проглотила то малое, что оставалось от Вавилона. Она забрала Мемориал, Фарука, Артемиду, ее семью. Всю ее семью.

– Я могу их вернуть, – пробормотали рты Другого.

Офелия повернулась к лицам, которые росли из его тела. Он утерял всякую молекулярную сообразность. Его членистые руки, похожие на конечности многоножки, указали на висящее зеркало, чья поверхность, всё более беспокойная, его не отражала.

– Всё это из-за вас, из-за Евлалии и тебя. Поэтому честь усмирять чин… то есть починить мир принадлежит только вам. А мир принадлежит только мне.

– Ты пустое место.

Голос Офелии наложился на голос Элизабет. Та встала. Ее волосы удлинились, когда она вскинула подбородок. Ее утерявшее форму тело, казалось, мало-помалу приобретает плотность и утверждает наконец свое присутствие в реальности.

– Ты даже не я.

Все глаза Другого – а их было множество – широко распахнулись, потом почти так же быстро закрылись, втянутые один за другим под кожу. Лица, ноги, руки тоже исчезали, словно неодолимая сила всасывала их внутрь. Его тело постепенно усыхало, теряло множественность, возвращая себе сходство с человеческим обликом, пока помимо воли не превратилось в точную копию Элизабет, включая даже ее мундир предвестницы.

Он глянул на свои руки, усыпанные веснушками. Руки, лишенные семейного свойства.

– Теперь я вспомнила, – сказала ему Элизабет. – Я вспомнила, почему я разорвала наш договор и покинула Изнанку.

В ее голосе звучала мягкая усталость, но взгляд, каким она окинула эту иную версию самой себя, был непреклонным.

– Старое человечество, которое я инверсировала вместе с собой, не имеет больше ничего общего с тем, которое мы знали. Оно стало миролюбивым. Намного более миролюбивым, чем то, которое я доверила тебе. И больше нет никакого смысла жертвовать одной половиной мира ради спасения другой. И потом, – вздохнула она с тенью улыбки, – кто мы такие, чтобы решать за них?

Впервые Офелия заметила в позе Другого легкую нерешительность. В нем не чувствовалось сомнения – скорее ощущение неполноценности, недостаточности, которую не могли заполнить слова Элизабет. Он уже боролся, пытаясь отбросить то слабое тело, которое она ему навязала.

Главное – не оставить ему для этого времени. Офелия очертя голову бросилась вперед. Своими беспалыми руками она изо всех сил толкнула Другого в зеркало. Взгляд, который он метнул в нее, опрокидываясь назад, был ужасен. Сплав стекла, олова и свинца при соприкосновении с ним превратился в водоворот. Проход на Изнанку открылся, готовый принять наконец противовес, которого ей не хватало. Категорически не настроенный позволить себя всосать, Другой вцепился в края зеркала. Он яростно боролся и почти выбрался на поверхность. Не обращая внимания на удары, Офелия и Элизабет давили на него всем своим весом, стараясь впихнуть вглубь.

У них не получалось. Они были вымотаны. Даже уменьшившись, Другой успешно им сопротивлялся.

Сейчас он убьет их, прольет кровь и исполнит пророчество красного карандаша.

Но тут из зеркала появились две руки. Офелия подумала было, что это новая метаморфоза Другого , но руки сомкнулись на нем, как челюсти, и утянули внутрь. Они были покрыты шрамами.

Руки Торна.

Он воспользовался на мгновение открывшейся брешью в межпространстве. Тонущее под поверхностью зеркала лицо Другого расплылось от изумления. Он лишался своих веснушек, бровей, носа, глаз и рта, пока лица вообще не осталось.

Он позволил поглотить себя, как безликую куклу. Вместе с Торном.

– Не в этот раз.

Офелия погрузила свою руку в зеркало. Она почувствовала, как ее ухватила рука Торна где-то по ту сторону, но у нее больше не было пальцев, чтобы вцепиться в него. Зов Изнанки был неодолим, как волна цунами. Если бы Элизабет не удержала ее за шарф, Офелию тоже унесло бы внутрь. Она испустила крик, когда ее плечо вывихнулось, но не сдавалась. Она вырвет Торна у Изнанки, даже если ей придется отдать половину своего тела в качестве компенсации.

Он не должен ее выпускать.

Он ее выпустил.

Потеряв равновесие, Офелия упала навзничь на Элизабет, которая, в свою очередь, рухнула на только-только пришедшего в сознание Арчибальда. Поверхность висящего зеркала разгладилась, и к нему вернулась изначальная твердость. Проход на Изнанку закрылся.

Офелия посмотрела на свою руку. Хуже, чем рука без пальцев, – рука без Торна.

Вокруг них постепенно восстанавливалась структура Мемориала. Сначала она возникла лишь как тонкий абрис на фоне неба и океана, почти неотличимый от оптической иллюзии, потом камень, металл и стекло начали уплотняться. Обломки Секретариума, большая каменная лестница, центральный вход, сад с мимозами, трансцендиумы и кольцеобразные этажи проходили обратную инверсию. Семья Офелии снова стояла там в полном составе, обмениваясь неуверенными взглядами с мемориалистами.

– Ого! – присвистнув, воскликнул Арчибальд.

Офелия тоже это увидела. Позади висящего зеркала старые обои медленно теряли прозрачность. Возвращение Другого на Изнанку разорвало договор. Старый и новый миры перестраивались, выходя на одну сторону. Вторая половина комнаты, до того пребывавшая на Изнанке, понемногу выплывала из невидимости, а вместе с ней и вторая половина Мемориала – та половина, которую строители Вавилона возвели заново, считая ее обрушившейся. Сейчас две архитектуры столкнутся.