Кристель Дабо - Граница миров

– Торн. К нам кто-то идет.

– Я видел, – проворчал он, застегивая рубашку до самого горла и приглаживая ладонью разлохмаченные волосы. – Но она пришла не одна. И даже больше того.

И действительно: мужчины, женщины, дети и старики подходили к ним по дороге и по полям. Им не было числа. Офелия удивлялась, как она могла не заметить такие толпы, но потом обратила внимание на их крайнюю сдержанность. Они передвигались без шума и спешки, но с неумолимой решительностью. На всех были одинаковые испачканные в земле одежды и у всех тот же горящий взгляд, что и у девушки.

– Кто вы? – спросил у них Торн.

Несмотря на властность вопроса, вновь прибывшие не ответили. Зато направились прямо к нему. На холме с оливковой рощей скоро не останется места.

Офелия знала, что они с Торном были здесь пришельцами, но эти крестьяне показались ей излишне целеустремленными.

– Предупредим остальных, – прошептала она.

Они добрались до деревни, спустившись по противоположному склону холма, а за ними катился человеческий прилив, размах которого нарастал с каждой секундой. На площади они обнаружили только бессознательные тела, лежащие в тени платанов, невероятное количество пустых бутылок и оглушительный запах алкоголя. Единственным бодрствующим человеком был Амбруаз, одно колесо которого застряло между двух булыжников, так что он кротко взывал о помощи – похоже, уже довольно долго. Шарф изо всех своих шерстяных силенок тянул за его инверсивную ногу, пытаясь высвободить кресло.

Амбруаз облегченно улыбнулся, завидев Офелию и Торна, потом выпучил глаза, обнаружив вдали приближавшуюся толпу.

– Кто они, местные деревенские?

– Будем надеяться, что нет, – откликнулась Офелия, высвобождая колесо. – Иначе я плохо представляю, что мы расскажем про разграбленные винные погреба. Нужно быстрее разбудить остальных.

Торн ведрами лил воду на спящих, не обращая внимания на протестующие вопли вокруг себя. Более деликатный Амбруаз поднес холодной воды Блэзу, которого единственный глоток алкоголя привел в отключку, но когда он хотел так же услужить профессору Вольфу, галстук последнего влепил ему пощечину, заразившись на редкость сварливым анимизмом хозяина.

Офелия со своей стороны долго трясла за плечо Элизабет, которую нашла скорчившейся в позе зародыша на скамейке. Опухшие веки разошлись, обнажив две налитые кровью щели.

– Ох, моя голова… Плохие Парни заставили меня выпить. Я никогда раньше… М-м-м. Кажется, я осы´пала Леди Септиму кучей, ну просто кучей запрещенных слов. Долго же придется каяться.

Офелия помогла ей подняться.

– Позже. У нас гости.

Крестьяне уже заполняли улицы и виноградники, пока не окружили площадь, сделав любое отступление невозможным. Для вавилонян пробуждение оказалось тяжелым. Долгое время два народа стояли лицом к лицу, глядя друг на друга: одни – пошатываясь и до конца не протрезвев, другие – крепко держась на ногах и испытующе всматриваясь.

Мутные глаза против глаз пронзительных.

Ждали ли жители этого ковчега объяснений? Или извинений? А вдруг они собирались отослать нелегалов туда, откуда те явились, но уже без дирижабля? Офелия обменялась с Торном напряженными взглядами. У нее возникло ощущение, что одно-единственное слово может развязать враждебные действия.

– Покой и впрямь нам только снится.

Голос профессора Вольфа разорвал тишину, как удар секача. Он жевал в зубах сигарету, которую безуспешно пытался прикурить, щелкая старой зажигалкой. Это не было его привычным сарказмом. Он казался просто разочарованным.

– Покой везде, а здесь – в еще большей мере, чем где-либо! Ну же, dear friend , когда вы наконец избавитесь от вашего прискорбного пессимизма?

Сигарета профессора Вольфа упала к его ногам.

Офелия не поверила своим очкам, увидев, как сквозь толпу крестьян прокладывает себе дорогу Лазарус. Его прекрасный белоснежный сюртук был перепачкан землей, а серебристые волосы слиплись от пота, но он лучился радостью. Решительно, этот старый человек в любых обстоятельствах сохранял свои повадки фокусника, готового выскочить оттуда, откуда его не ждали. По всей деревенской площади раздались перешептывания вавилонян, у которых с уст не сходило его имя: из всех бесправных он был самой большой мировой знаменитостью, прославившись как путешественник и изобретатель. Кстати, Уолтер, его механический лакей, был по-прежнему рядом с ним, но такой заторможенный, что Лазарус достал огромный ключ, чтобы его завести.

– Отец!

Офелия повернулась к Амбруазу, пораженная непроизвольностью этого выкрика. С погребальной урной сорокалетней давности или без нее, он был искренен в своей роли сына. А вот Лазарусу в роли отца было до него далеко. Он протер свои розовые очочки, не бросив на мальчика и взгляда. Зато он внимательно вгляделся в другие окружавшие его лица, дружески задержав взгляд на Блэзе и Вольфе, своих бывших учениках, потом на Торне, чья плохо скрытая подозрительность, похоже, сильно его позабавила, прежде чем уставиться в лицо Офелии и расплыться в такой улыбке, словно только и ждал, что она заулыбается в ответ.

– Well, well, well , вы здесь? Какое чудесное совпадение!

– Совпадение? – повторила та.

Она ни на секунду в это не поверила. Если Амбруаз оказался самозванцем, то кем был сам Лазарус? Он говорил с ней о Наблюдательном центре девиаций, но забыл упомянуть, что тоже был их очень давним постояльцем.

И как если бы сцене недоставало ирреальности, все крестьяне обступили Лазаруса, словно он их неудержимо притягивал, и стали трогать его руки, щеки, уши, волосы, что, казалось, совершенно его не раздражало. По всей видимости, он к такому уже привык.

С вавилонянами дело обстояло иначе – они отступили, когда к ним потянулись измазанные в земле пальцы.

– Пусть вас не смущают мои новые друзья, – сказал Лазарус. – Они не имеют представления о личном пространстве, но absolutely [73] Абсолютно ( англ .). безобидны. На самом деле это самая потрясающая цивилизация, какую мне только доводилось изучать. Я живу с ними уже много дней… если только не недель? – спросил он себя, потирая гладко выбритый подбородок. – Я потерял счет времени. Они приняли меня с исключительным гостеприимством. Их любопытство так же неутолимо, как мое! То, что служит им главным лагерем, расположено за полями. Мы все вместе любовались звездами, когда увидели ваши фейерверки. Мои друзья тут же пустились в дорогу; мне оставалось только шагать с ними, чтобы не оказаться позади. Я оставил лазарустат в лагере. Уолтер! – воскликнул он, заметив, что осип. – Воды!

Из всех роботов Уолтер был самым верным и самым несовершенным: он толкнул Лазаруса в фонтан. Крестьяне наблюдали за происходящим, даже не попытавшись удержать его, несмотря на свои протянутые руки; только глаза у них расширились. Офелии эти люди казались совершенно несуразными.