Кристель Дабо - Граница миров

– Всё это время я чувствовала себя словно испорченной вторжением отголоска Евлалии в мое тело и ум. Во мне осталась эта скверна. Когда мы начали понимать, что такое Рог изобилия, я… Скажем так: мои побуждения оказались более эгоистичными, чем твои. Тобой руководило единственное желание освободить нас – и меня, и мир. Ты сразу же подумал о том, как Рог изобилия может превратить Евлалию и Другого обратно в то, чем они были изначально. А вот я главным образом думала о том, как он мог бы превратить меня саму в то, чем я была бы без них. Только теперь я знаю, что это изменение было с самого начала моим выбором.

Она замолчала, переводя дыхание.

Неловко двигаясь, Торн уселся рядом с ней. Если его телу не подходило большинство стульев, неизменно слишком низких, то еще неуютнее ему становилось на твердой земле. Он с загадочным выражением смотрел на капли, медленно стекающие по волосам Офелии.

– Ты ведь абсолютно ничего так и не заметила, верно? – Он сделал паузу, пережидая пронзительный смех, принесенный с праздника порывом ветра. – Не заметила нашего соперничества.

Офелия непонимающе посмотрела на него.

– Я-то со своей стороны осознал это очень быстро, – продолжил он резким тоном. – То постоянно растущее в тебе стремление, которое всё больше и больше определяет твои поступки. Тебе нужна независимость. За твоей одержимостью прошлым – чтением, музеем, смутными воспоминаниями – на самом деле всегда стояло желание от этого прошлого освободиться. Ты стремишься к независимости, – повторил он, выделяя каждый слог, – а я хочу, чтобы ты не могла без меня обойтись.

Пока он говорил, его зрачки расширялись, словно внутри него поднимался мрак, заполняя его целиком. Офелия скорчилась, обхватив колени, но Торн не дал ей времени отреагировать.

– Ты упомянула мое стремление освободить вас – тебя и мир. Ни к чему такому я не стремлюсь. Мне необходимо, чтобы я был необходим тебе, вот и всё, проще простого. И я точно знаю, что в том конфликте интересов, который нас сталкивает, я обречен проиграть. Потому что я более собственническая натура и потому что есть вещи, которые я не могу заменить.

Он вытащил флакон с дезинфицирующей жидкостью и после колебания, которое свело судорогой всё его тело, вместо того чтобы открыть, протянул его Офелии, будто отказываясь им пользоваться.

– Вот что касается моей собственной скверны. Если ты можешь жить с нею, то и я тоже.

Офелия взяла флакон без той неуклюжести, от которой ее помимо воли излечили, но с пониманием, что есть масса других способов разбить нечто драгоценное. Дальнейшее умолчание стало бы одним из них.

– У меня не может быть детей.

Ну вот она это и сказала. Она это сказала и чувствовала себя по-прежнему спокойной. Она даже не понимала, с чего она весь огород городила, как и того, почему Торн ее так опасливо разглядывает.

– Это целиком моя вина, – добавила она.

Она сжала губы, чтобы унять их необъяснимую дрожь, но та распространилась на зубы, ноздри, веки, на всё ее тело. Флакон с дезинфицирующим средством выпал из ее пальцев и покатился по траве, потом по склону и затерялся в крапиве на автобусной остановке в самом низу.

– Прости меня.

Больше она не чувствовала себя спокойной, совсем нет; в животе нарастала боль. Ей было больно жить. Октавио, Елена и все остальные тоже должны были занять свое место на этом холме, под этим небом, под этими оливами.

– Прости меня, – забормотала она, не зная, что еще сказать. – Прости ме…

Ее прерывающийся голос заглох в рубашке Торна. С металлическим скрежетом он крепко прижал Офелию к себе, словно хотел взять на себя ее страдание с той же непреклонностью, с какой обуздывал собственные когти, но мольбы о прощении продолжали рваться из нее неукротимыми рыданиями – снова, и снова, и снова.

Офелия проснулась среди звезд. Ночь близилась к концу. При виде сияющих созвездий она первым делом подумала, что не знает названия ни одного из них, что, однако, не помешало ей прийти в полное восхищение. Она никогда не одобряла интереса, который питала к небесным телам Артемида. Почему Дух Семьи предпочитала звезды своим потомкам? Сейчас она понимала ее лучше: тайны неба не так ужасали, как загадки собственного существования. Офелии трудно было поверить, что она несет в себе родство с личностью, которая изначально была отголоском, а еще труднее было принять то, что сама она дала рождение отголоску, который тоже вполне мог в свой черед стать личностью.

Из небытия возникали невозможные жизни. Другие либо витали там в ожидании, либо никогда оттуда не выйдут.

Грудь Офелии вздымалась от смешанного чувства вины, любопытства и страха. Слезы, болезненные, как осколки стекла, но и совершенно необходимые, высвободили эти переживания. Она не могла сказать, что сейчас чувствует себя лучше, но по крайней мере она себя чувствовала.

За холмом с оливковой рощей, где заснула утомленная слишком долгим плачем Офелия, голоса с праздника звучали всё разнузданней. Смех стал сальным, песни – игривыми. Наверняка Плохие Парни отыскали вино в подвале кого-то из местных. А еще коробку с фейерверками: в небе раздался свист, завершившийся снопом искр и дыма, что сначала вызвало замешательство, но очень скоро смех и песни возобновились.

– Эти идиоты рано или поздно устроят пожар.

Офелия обратила очки к склонившемуся над нею силуэту, неподвижному на фоне колышущейся травы. Она различала только угловатые очертания и мощное дыхание Торна. Конечно, он не спал; как и его когти, и его память, он никогда не отдыхал.

– О чём ты думаешь? – пробормотала Офелия.

Поводов для раздумий хватало. Офелия рассказала во всех подробностях, что произошло во втором протоколе: часовня, попугай, исповедальня, шевалье, кристаллизация, Тень, потеря дара проходить сквозь зеркала, женщина со скарабеем и, наконец, поезд, который должен был привезти ее в третий протокол, но почему-то сменил направление…

Есть от чего двинуться рассудком.

Ответ Торна был прагматичным:

– Давай обсудим, как вернуться на Вавилон. Это будет непросто, даже не считая того факта, что мы лишились всякого средства передвижения. Светлейшие Лорды взяли под плотное наблюдение весь город, а второго изгнания нам не пережить. Помимо Леди Септимы я опасаюсь Генеалогистов: нам ни в коем случае нельзя с ними пересекаться. Что до Центра девиаций – если нам, вопреки всем статистическим вероятностям, удастся туда добраться, сомневаюсь, чтобы наблюдатели позволили нам наложить руку на их Рог изобилия, не подвергнувшись контратаке. Вот, в общих чертах, – заключил Торн, закончив монотонное изложение, – о чём я сейчас дума…

– Мы могли бы остаться здесь.