Кристель Дабо - Граница миров

– Ладно.

Офелия сосредоточила весь свой анимизм на штурвале, заставляя дирижабль сменить курс. Ей едва удалось избежать прямого удара о колокольню, но не столкновения в принципе. Дирижабль содрогнулся, колокол завибрировал, раздались крики, и руки Торна обхватили ее. По тому, как желудок поднялся к горлу, Офелия поняла, что они падают. Она больше не знала, чего ждать – рокового удара о землю? бесконечного скольжения в пустоту? – но безусловно не была готова к мягкому плюх, от которого только зубы клацнули.

Они больше не двигались. Всё закончилось.

Из всех помещений дирижабля донесся ошеломленный гул голосов. Офелия осторожно отстранилась от Торна, чей костяк сомкнулся над ней, как клетка, и поискала в темноте искру его взгляда. Он казался не менее растерянным, чем она сама, при мысли, что еще жив. В окна капитанской рубки бились камыши.

Неужели они приземлились в болото?

– Это definitely [72] Определенно, точно ( англ .). невозможно, – прошелестел голос Амбруаза. – В этой части мира не должно быть никаких ковчегов, как однозначно утверждают все карты.

Торн выпрямился с металлическим скрежетом. Он проследил глазами за гигантским китообразным силуэтом, исчезающим среди последних звезд, очень высоко над тростниками. Столкновение с колокольней оторвало пассажирскую гондолу от воздушной оболочки.

– Где бы мы ни оказались, – сказал он, – здесь мы пока и останемся. Приступим к эвакуации.

Пассажиры устремились к запасным выходам и по колено погрузились в болото. Одни протягивали другим руку помощи. Плохие Парни собрались группой, чтобы поднять инвалидное кресло Амбруаза и перенести его на твердую землю, а сам он прижимал к себе шарф, боясь уронить его в воду. Возможно, эти люди немного стыдились безумия, охватившего их во время полета, но, что бы ни произошло на борту, на борту всё и останется.

Хотя не для Офелии.

Стоя неподвижно среди кувшинок, она разглядывала воздушное судно, напоминавшее теперь разбившийся фрегат, у которого оторвали паруса. Она не совсем понимала, что же произошло в ветровом стекле кабины, но это разбудило в ней воспоминание, до сих пор пульсирующее в висках.

Позже, она подумает над этим позже.

Прямо перед ней Торн раздвигал смыкавшиеся над его головой высоченные камыши, расчищая дорогу к берегу. Колокольня возвышалась в центре зари, словно чеканная прописная буква.

– Если бы ты не повернула, мы все были бы мертвы.

Он проговорил это бесстрастно, словно констатировал некий факт, но краешком глаза следил за реакцией Офелии. Реакции не последовало. Она молча шлепала сандалиями по сине-зеленой мутной воде. И не повеселела даже тогда, когда Блэз, пришедший наконец в сознание на спине у Вольфа, поспешил рассыпаться в извинениях, к сильнейшему раздражению профессора.

Потерпевшие кораблекрушение собрались вокруг колокольни. Когда они, толкнув дверь, вошли, на их призывы ответило лишь эхо колоколов.

– Смотрите, там! – воскликнул кто-то.

Офелия тоже заметила это в бледном свете наступающего утра: сельскую дорогу, петляющую между виноградниками. В конце ее, на горизонте, почти на пределе видимости, вырисовывались очертания деревни. Она обратила очки назад, где плавало в болоте то, что осталось от дирижабля, а еще дальше расстилались облака пустоты, из которых они с таким трудом выбрались. Скалистая гряда, служившая границей между небом и землей, была настолько длинной, что концов ее не было видно ни с той ни с другой стороны.

– Этот ковчег не из малых, – прокомментировал Торн.

Все вместе они двинулись к деревне, словно народ, пустившийся в исход. Наименее терпеливые прибавили шагу, но многие были измотаны беспокойной ночью и на ходу не торопясь срывали гроздь-другую винограда. Воздух, всё более теплый, вскоре зазвенел стрекотом первых цикад. Они обогнули трактор, стоявший посреди дороги. Такой модели Офелия никогда не видела. По виду он был в прекрасном состоянии, и, однако, водитель бросил его прямо на пути.

Растрескавшийся асфальт, покрывавший дорогу, заставлял кресло Амбруаза подпрыгивать на каждой колдобине.

– Вы думаете… мы на… Аркантерре? – радостно вопросил он. – В конечном счете… это единственный ковчег… которого нет… ни на одной карте. Отец говорит, что аркантерровцев… нельзя найти, если специально искать… но, может быть, они сделали для нас исключение?

Офелия задавала себе те же вопросы и еще кучу других. Их накопилось столько, что она не знала, о чём думать в первую очередь. Один только факт, что их спутником был юноша, судя по обозначенной дате смерти, умерший сорок лет назад, уже достаточно выбивал из равновесия. Офелия бросила взгляд на шарф, свернувшийся на коленях Амбруаза. Она знала, что им предстоит серьезный разговор, но сейчас вокруг было слишком много народа, а внутри нее – недостаточно ясности.

– Miss Евлалия?

Блэз подошел к ней; сокрушенная гримаса, кривившая его губы, стала еще более явной, когда он увидел клеймо «А. П.» на ее руке, как будто именно он нес ответственность за всё, что ей пришлось перенести в Наблюдательном центре девиаций. Он подергал за рукав своего форменного кителя сотрудника Мемориала, скрывавший такое же клеймо и историю, ставшую отныне их общей.

– Я really счастлив снова вас видеть… хотя вообще-то не должен бы, ведь это означает, что для вас всё сложилось не к лучшему.

Офелия улыбнулась ему, осознавая, что не испытывает никаких положенных чувств.

Позже, она всё почувствует позже.

Она замедлила шаг, заметив, что Торн остался позади. Он хромал. Его ножной аппарат пострадал во время путешествия, но его это, казалось, мало заботило. Он вглядывался в окружающие виноградники так внимательно, словно превращал каждую гроздь в цифровые данные.

– Здесь что-то не так, – сказал он Офелии.

Та кивнула. Она тоже это ощущала, хотя не смогла бы определить, в чём именно дело. Однако ей нелегко было сохранять объективность, поскольку в ее собственном теле не осталось ничего нормального; или же, напротив, оно стало слишком нормальным и больше не спотыкалось на любой неровности, не натыкалось на первое попавшееся препятствие или не портило вещи, стоило на мгновение утратить бдительность. Раньше сорвать фрукт было для нее задачей, требовавшей предельной сосредоточенности; теперь это стало обыденным жестом. По крайней мере в одном женщина со скарабеем не соврала: смещения уже сглаживались. Кристаллизация успешно совершила то, что не удалось годам переобучения.

Солнце стояло в зените, когда они добрались до окраины деревни. Сначала раздались радостные крики при виде каменных зданий, мощеных улочек и уставленных горшками террас, потом эйфория спала.