Робин Хобб - Судьба убийцы [litres]

Я ничего не ответил, но принялся размышлять. Что такое «конец» для Ланта? Получится ли убедить его, что он выполнил свой долг и может с честью вернуться в Олений замок без меня? Посадить Спарк и Пера на корабль, идущий на родину, одних слишком опасно. Им нужен защитник. Можно заявить, что Дьютифул связался со мной при помощи Силы и велел Ланту срочно возвращаться в Олений замок к Чейду. К тому времени, когда обман выяснится, Лант будет уже дома. Да, так и поступлю. Я согнул ноги в коленях, пытаясь умоститься в тесной койке, и закрыл глаза. С этим, по крайней мере, теперь понятно. Маленькая, но убедительная ложь в Удачном, и я смогу посадить его на корабль и отправить домой. Остается придумать, как отвязаться от Пера. И Спарк.

Следующий день прошел в точности так, как предсказывал капитан Лефтрин. Уже за завтраком команда Смоляного стала прощаться с нами.

– Ах, я буду так по тебе скучать! – воскликнула Элис, обращаясь к Янтарь.

Беллин положила возле тарелки Спарк сережки из ракушек. Эта неприветливая женщина очень привязалась к ней. Пер носился по кораблю и прощался со всеми.

Последние часы мы провели на крыше надстройки, поскольку день выдался тихим и даже не слишком холодным, если, конечно, кутаться в плащ. Облака разошлись, и над рекой синело чистое небо. Мы миновали берег, где когда-то вылупились драконы (Скелли показала нам его), и город Кассарик, построенный высоко в кронах. У него мы не причаливали, и капитан Лефтрин не ответил ни на одно из приветствий, доносившихся с берега. Между Кассариком и Трехогом на деревьях тоже были устроены маленькие жилища; они теснились точно как яблоки на яблоне в урожайный год. Я так и не понял, как капитан понимает, где заканчивается один город и начинается другой, но в какой-то момент он начал отвечать на приветствия людям, которые махали нам из висячих домов. Стали попадаться плавучие причалы, привязанные к стволам деревьев, с маленькими пришвартованными к ним лодками. На мощных ветвях, протянувшихся над водой, тут и там сидели верхом люди и ловили рыбу. Смоляной обходил их подальше, чтобы не задеть лески. Я с удивлением и восторгом разглядывал подвесные мостки и широкие ветки, служившие улицами древесного города. Рядом со мной и Янтарь сидела Спарк; она показывала на деревья и ахала при виде того, как маленькие дети беспечно разгуливают высоко в кронах по веткам столь тонким, что она и с оглядкой бы не решилась на них ступить.

– Уже за тем поворотом будут причалы Трехога! – крикнула нам Скелли, проходя мимо.

Большой Эйдер тем временем направлял Смоляного ближе к густым зарослям. Здесь глубина была меньше, а течение медленнее, и вскоре матросы взялись за шесты, чтобы замедлять продвижение Смоляного, а потом и направлять его. Что-то в этой картине показалось мне странным, как будто не одни только матросы правили кораблем. Слишком уж хорошо он их слушался.

Я поделился этим наблюдением, и Спарк сказала:

– Так ведь Смоляной живой корабль. А значит, он помогает команде направлять его туда, куда им требуется.

– Но как? – заинтригованно спросил я.

Она усмехнулась:

– Присмотритесь к воде у него за кормой в следующий раз, когда мы остановимся на ночь. – Я уставился на нее, ничего не понимая, и Спарк добавила: – И представьте себе, как гребут лягушачьи лапы.

Тут мы миновали поворот, и я сразу забыл о «лапах» Смоляного, потому что мне открылся Трехог. Это был старейший город в Дождевых чащобах. Гигантские стволы, нависающие над широкой серой рекой, были увешаны мостками, переходами и домами всевозможных размеров. Болотистая, то и дело уходящая под воду почва под деревьями не позволяла строить на ней дома. Город Трехог был почти весь выстроен на деревьях вдоль реки.

На нижних, самых толстых ветвях красовались настоящие особняки. Они чем-то напомнили мне дома Горного Королевства, где жители строили свои дома вокруг деревьев, делая их частью своих жилищ. Правда, здесь дома не настолько сливались с чащобами. Можно было подумать, что их принесло сюда ураганом из Фарроу, такими большими и роскошными они выглядели. Все они были из дерева ценных пород, с застекленными окнами. Особенно меня заворожил один из них, огромный, выстроенный вокруг ствола дерева-гиганта.

Скелли, заметив это, пояснила:

– Это дом Хупрусов, семейства, откуда происходит Рэйн.

Я с новым интересом уставился на громоздкую постройку. Не дом, а зримый символ богатства и влияния. Выходит, семья Рэйна привыкла править задолго до того, как он стал «королем» Кельсингры. Они разбогатели много-много лет назад: я видел это по тому, как потемнели от времени древние балки их жилища. Интересно… Надо будет потом сообщить об этом в Олений замок. Когда прибудем в Удачный, придется отправить туда несколько почтовых голубей. В одном письме все, что нужно рассказать, не поместится.

– Нет, вы только посмотрите на это! Он потрясающий!

Крик Персивиранса заставил меня оторвать взгляд от древесных крон и посмотреть на длинный причал впереди. К нему был пришвартован живой корабль. Паруса его были убраны, судно мирно покачивалось у причала. Что он живой, было понятно по серебристой древесине его корпуса. В отличие от Смоляного, у этого корабля было носовое изваяние – фигура мужчины. Скульптор вырезал его в странной позе: темная голова свесилась, руки скрещены на груди, словно он дремлет. А потом волосы у меня на затылке зашевелились, руки покрылись гусиной кожей: изваяние медленно подняло голову и уставилось на нас.

– Он смотрит на нас! – воскликнула Спарк. – Ах, леди Янтарь, если бы вы только могли это видеть! Он и правда живой! Носовое изваяние повернулось и смотрит на нас…

Я уставился на корабль, разинув рот. Спарк и Персивиранс молча переводили взгляд с изваяния на меня и обратно.

У меня пропал дар речи, но Лант произнес то, что все подумали:

– Благая Эда! Фитц, у него твое лицо… Даже нос точно так же сломан.

В потрясенной тишине Янтарь кашлянула и едва слышно произнесла:

– Фитц, я могу все объяснить.

Это мой самый страшный сон. В нем я вижу лозу, разветвляющуюся надвое. На одной ветви растут четыре свечи. Одна за другой они загораются, но их свет ничего не освещает. И ворона каркает: «Четыре свечи – спи и молчи. Вспыхнут они – дитя хорони. Четыре свечи – путей не ищи. Если дотла догорают они, паяца и волка дни сочтены».

Потом на другой ветке вдруг вспыхивают три свечи. Их свет почти ослепительный. И та же ворона кричит: «Три свечи – ярче звезд в ночи. Коль осталось три – все зло гори. Гнев в долгий путь гонит двоих, не знают они, что она средь живых».

А потом в клюве вороны откуда-то оказывается сломанная свеча. Ворона роняет ее прямо мне в руки. И говорит медленно, пугающе: «Дитя, зажги огонь. Сожги прошлое и будущее. Для этого ты рождена».