Робин Хобб - Судьба убийцы [litres]

Я проснулась, вся дрожа, выбралась из постели и побежала в спальню родителей. Я хотела поспать рядом с ними, но мама отнесла меня обратно в мою комнату, легла рядом со мной и пела мне, пока я не уснула снова. Мне было тогда очень мало лет, я едва-едва научилась сама выбираться из кровати. Но я никогда не забуду этот сон и стихи вороны. Тут я нарисовала свечу в ее клюве, сломанную, так что только фитиль удерживает половинки вместе.

Одно в нашем плавании меня радовало: Двалии было всю дорогу очень худо. Нам приходилось тесниться вчетвером в крохотной каморке. Там было две койки; Двалия заняла нижнюю и почти с нее не вставала. Ведро с ее рвотой и мокрая от пота постель воняли. Окон в каюте не было, и воздух с каждым днем смердел все больше.

Первые два дня путешествия меня и саму страшно укачивало. Потом Двалия заявила, что мы слишком шумим и от этого ей еще хуже, и выгнала нас из каюты. Я поковыляла наружу за Виндлайером и Керфом. Мы прошли через темное помещение между верхней палубой и грузовым трюмом. Там висели масляные фонари; вдоль стен, то есть корпуса корабля, были койки, а все остальное место занимали гамаки. В одних лежали люди, другие пустовали. Пахло дегтем, горючим маслом, потом и плохой едой. Следом за Керфом и Виндлайером я поднялась по лестнице и выбралась через квадратный люк наружу. В лицо ударил холодный ветер, и мне сразу же полегчало.

Как только мой желудок смирился с тем, что мир вокруг теперь раскачивается, мне стало совсем хорошо. Двалия понимала, что с корабля посреди моря мне никуда не деться, а морская болезнь не давала ей задуматься о том, что будет дальше. Мы взяли с собой немного еды, но иногда ужинали вместе с другими путешественниками. На корабле была кухня (она называлась «камбуз») и столовая («кают-компания»). В столовой стоял длинный стол с бортиками по краям, чтобы тарелки и кружки не падали с него при качке. Еда была не хорошая и не плохая: узнав, что такое голод, я просто радовалась тому, что меня кормят каждый день.

Я говорила мало, слушалась в тех редких случаях, когда Двалия что-то приказывала, и пристально изучала корабль и двух своих спутников. Я надеялась придумать, как сбежать в следующем порту. Ветер, наполнявший паруса, уносил меня все дальше от дома. С каждой минутой, с каждым днем моя прошлая жизнь оставалась все дальше позади. Никто не придет мне на помощь: никому ведь неизвестно, где меня искать. Если я хочу избежать уготованной мне участи, придется позаботиться об этом самой. Не верилось, что смогу вернуться в Шесть Герцогств, но еще оставалась надежда обрести свободу и устроиться жить самой по себе, пусть даже в каком-нибудь странном порту на другом краю света.

Двалия велела Виндлайеру сделать нас «неинтересными» для матросов и других пассажиров, и он держал вокруг нас легкую завесу. Никто с нами не заговаривал, даже не смотрел на нас, когда мы слонялись по кораблю. Большинство пассажиров были купцы из Калсиды, сопровождавшие свой груз. Были тут и торговцы Удачного и Дождевых чащоб и даже несколько из Джамелии. Богачи сидели по каютам. Молодые путешественники довольствовались гамаками. Были на борту и рабы, некоторые из них – очень ценные. Одна красивая женщина вышагивала по палубе гордо, словно породистая лошадь, хотя на шее у нее был ошейник, а возле носа – бледная татуировка. Я видела, как скрюченного старика продали другому хозяину за стопку золотых монет. Он умел говорить, читать и писать на шести языках. Он терпеливо сидел, пока хозяйка яростно за него торговалась. Потом взял бумагу и чернила и стал писать купчую на себя самого, склонившись к самому столу. Долго ли еще эти пальцы с опухшими суставами смогут держать перо? И что с ним будет, когда годы возьмут свое?

На корабле время шло совсем не так, как в обычной жизни. Днем и ночью по палубе суетились матросы, занимаясь своими делами. Звон колокола делил время на вахты, и я каждый раз просыпалась. Когда он будил меня посреди ночи на щелястом полу, в провонявшей Двалией каюте, я мечтала выбраться на палубу. Но Керф храпел, улегшись на полу поперек узкой двери. Виндлайер что-то бормотал во сне, лежа на койке над Двалией.

Если все же удавалось заснуть – мне снились сны, порой такие, что бурлили внутри меня и рвались наружу. Тогда я просыпалась и выводила рассказ о сне пальцем по доскам пола, отчаянно мечтая, чтобы видения оставили меня в покое. В них были смерть, кровь и дым.

Мы были в пути уже несколько дней, когда как-то раз, ночью, лежа на полу среди наших вещей, я услышала, как Виндлайер простонал одно-единственное слово. «Брат…» – сказал он и умолк, провалившись глубже в сновидения. И тогда я отважилась немного раскрошить стены, которые твердо защищала от него все время, пока мы бодрствовали. Я заставила собственные мысли притихнуть и ощупала его границы.

Я обнаружила совсем не то, чего ожидала. Даже во сне он держал в узде Керфа. Калсидиец стал покорным, как дойная корова, что совершенно не вязалось с его оружейной перевязью и шрамами. Он просил разрешения, прежде чем приступить к еде, и не бросал похотливых взглядов на женщин, даже на скованных рабынь, которых каждый день выводили подышать на палубу. В ту ночь я почувствовала, что Виндлайер окутал его ощущением тоски на грани отчаяния. Калсидиец не мог дотянуться до своих лучших воспоминаний, не помнил своих побед, не помнил, как ему было хорошо. Тупое исполнение обязанностей – вот и все, что осталось у него в памяти. Новый день будет такой же, как вчерашний, снова надо будет выполнять приказы командира. А командир – Двалия.

Я поискала узы Виндлайера на себе, но если он и опутал меня ими, то они были слишком тонкие и я их не чувствовала. А вот что меня удивило, так это то, что пелена тумана обнаружилась на Двалии.

Может быть, она сама его об этом попросила? Чтобы лучше спать? Вряд ли ей нравилось целыми днями лежать в постели и страдать от морской болезни. Однажды при мне она дала Виндлайеру понять, как сильно его презирает. Двалия осыпала его оскорблениями, а он только втягивал голову в плечи. Но может быть, такое случалось и раньше? Я прощупала морок, которым он окутал ее. Вот что это было: она может положиться на Виндлайера, он поможет ей управляться с нами; он раскаивается в своей мимолетной попытке взбунтоваться. Он ее верный слуга. Может сдерживать Керфа и прятать меня, пока Двалия отдыхает, ведь ей нужен отдых. Я на цыпочках мысленно обошла туманный морок. Как далеко простирается трусливое сопротивление Виндлайера? Поймет ли Двалия, что происходит, когда ей станет лучше?

Это если он допустит, чтобы ей стало лучше. Я задумалась. Неужели Виндлайер и правда насылает на нее тошноту? Пока Двалия без сил валялась в постели, нам не доставалось ее шлепков, щипков и пинков. Неужели Виндлайер решился восстать против нее? Если он больше не прислуживает Двалии, если он хочет стать свободным, могу ли я раздуть в нем эту искру? Переманить его на свою сторону? Чтобы сбежать и отправиться домой?